Вернете обратно буквы «ер» и «ять»?
Как хорошо, что у меня есть Портнов, подумала Сашка. Даже такой усталый, раненый, распадающийся изнутри.
Дима раскачивал ногами в белых кроссовках, будто загипнотизированный их движением. Мотались петли ярко-желтых шнурков.
Дмитрий Дмитриевич, сказала Сашка. Сядьте, пожалуйста, как положено. Вы на заседании кафедры, а не в подворотне.
Есть прекрасный бассейн местного спортивного общества. Он неохотно перебрался на стул. Чтобы получить там часы для студентов не нужно даже денег, просто административное решение.
И какую реформу вы нам предлагаете? Портнов вернул очки на нос.
Я не предлагаю, сказала Сашка. Это моя воля.
* * *
В половине первого ночи у нее закончились сигареты. В двенадцать сорок пришел Портнов и принес ей новую пачку.
Ты слишком много куришь, сказал с осуждением и сам прикурил от зажигалки, которую она ему поднесла.
Ну хоть что-то у меня получается на отлично, отозвалась Сашка.
В ее кабинете, находившемся на подземном этаже, тоже не было окон. Во власти Сашки было открыть здесь створку хоть на улицу Сакко и Ванцетти, хоть на Монмартр, хоть в космос. Она не утруждала себя нигде не было того, что она искала.
У тебя все получается. Портнов уселся на стул верхом. Ты убийца реальности. Все идет, как ты задумала.
Нет, сказала Сашка. Мира, каким вы его видите, не существует. Каким вы его воображаете не существует и в помине.
Так говорил когда-то Портнов на первом занятии по специальности в группе «А». Когда первокурсница Самохина стояла у доски с завязанными глазами и таращилась в темноту. Сейчас она вернула ему должок.
Он оценил, ухмыльнулся:
Мир существует, Самохина, каким ты его создала. Когда книга дошла до читателей, поздно переписывать текст.
Спасибо за сигареты, сказала Сашка. Я отдам, честное слово.
* * *
Она поднялась на крыльцо между двумя каменными львами морды их стерлись от частых прикосновений, но правый казался грустным, а левый насмешливым, даже веселым. Львы глядели вверх, в небо, где зимой взойдет созвездие Ориона. Сашка держалась за свою мансарду как за место силы, хотя, конечно, могла бы жить точнее, существовать и функционировать где угодно.
В комнате пахло холодным сигаретным дымом. Антикварный стол-конторка был завален карандашными набросками, и десятки альбомных листов на кнопках и стикерах покрывали стены, будто в кино о полицейском участке. Это были Сашкины автопортреты, все разные: те на первый взгляд неотличимы от фотографий, другие похожи на детские рисунки, а третьи не то злобные карикатуры, не то мясницкие схемы разделки туши. Вперемешку лепились картинки, не имеющие ничего общего с изображением человека: то идеально симметричные, то бесформенные, с лаконичной закорючкой в центре листа или с единственной точкой, где острие карандаша насквозь пробило бумагу.
Приближалось осеннее утро. Сашка открыла дверь крохотного балкона, увитого желтым виноградом, посмотрела в небо в ту самую точку, куда смотрели каменные львы
Провернулись созвездия, поднялся Орион. Покрылись снегом тротуары и крыши, и пришел февраль. Сашка вдохнула морозный воздух и снова посмотрела на небо; резко посветлело, наступило утро, виноград зазеленел густой сетью. Наступил конец июня.
Старые часы в комнате пробили семь. Сашке вспомнились другие часы, в другом доме, в иных обстоятельствах, но она до времени заперла воспоминание. Приняла горячий душ, разогрела бутерброд в микроволновке, сварила кофе. Выкурила две сигареты подряд из пачки Портнова. Надо купить и вернуть ему пачку, но рядом с институтом сигареты не продаются.
В белом льняном костюме, в сандалиях на плоской подошве Сашка вышла из дома. Орали воробьи в липах. У входа в институт, у тротуара, стояла пара автобусов с табличкой «Специальный заказ».
Сашка вошла в вестибюль, кивнула вахтеру и тут же проследовала в институтский двор. Тут, между общагой и основным зданием, толпились студенты, только что переведенные на второй курс. С цветными рюкзаками, сумками, кто-то с гитарой вчерашние первокурсники ехали на практику.
Они топтались на месте или стояли неподвижно. Они хмурились или рассеянно улыбались. То и дело трогали уши, щеки, носы, будто желая убедиться, что все части тела на месте. Иногда касались друг друга, не желая подбодрить или привлечь внимание а все затем же, чтобы убедиться, что мир и предметы вокруг материальны.
Сашка видела их изнутри с носами на затылке, с глазами на животе, с разрушенными привязанностями, причинно-следственными связями, вывернутой логикой. Естественный деструктивный этап, который проходит любой студент в первые годы обучения. Если они будут прилежно учиться, то соберут себя заново и сквозь человеческую оболочку проглянет Слово
Сашка пошла от одного к другому, вглядываясь в лица. Кто-то смотрел сквозь нее, кто-то неуверенно улыбался. Сашка стиснула зубы: почти все они были застывшие изнутри, без динамики. Каждый будто зародыш в золотом яйце, оцепеневший или уже дохлый. Это тот курс, о котором Адель говорила, что он «сильнее»?! Если с первого сентября они не начнут заниматься в полную силу в полную, а не как в прошлом году! они останутся калеками, сойдут с ума, провалят зачет, умрут
Сашка едва удержалась, от того, чтобы отменить практику одним распоряжением и загнать студентов обратно в аудиторию. Все должно идти своим чередом, сегодня двадцать шестое июня. Адель закончила проверять явку по списку, махнула рукой, и студенты вереницей через подворотню потащились на улицу, к автобусам. Впереди широким шагом выступал Дима в спортивном костюме, с сеткой волейбольных мячей на плече, что-то говорил девушкам, и девушки смеялись
Я уезжаю, сказала Сашка в ответ на вопросительный взгляд Адели. К первому сентября у нас будет новый набор и новая мотивация.
Адель кивнула, всем видом показывая, что желает Сашке удачи, хотя и не верит в успех.
* * *
Сашка почти не помнила Торпу летом. Вечно так получалось, что лучшие месяцы она проводила где-то в другом месте. От летней Торпы осталось единственное воспоминание липовый цвет, душистые цветы и листья, из которых так здорово заваривать чай осенью и зимой.
Теперь старые липы засохли и вместо них росли тонкие, молодые. Липовый цвет очень рано облетел этим летом, только кое-где еще вились пчелы.
Сашка пешком дошла до самого старого района, больше похожего на поселок, чем на город. Замедлила шаг перед одним из домов над забором возвышалась огромная елка, на самой ее верхушке болталась ниточка мишуры серебристый «дождик» не заметили или не смогли дотянуться, убирая украшения после Нового года. Во дворе грохотал мяч о забор и вопили дети: они съехались на каникулы к дедушке и бабушке. Младшей внучке было года четыре, а старшим в конце августа исполнится восемнадцать.
Она остановилась и посмотрела сквозь забор. Близнецы переживали тот период жизни, когда особенно хочется отличаться друг от друга: один полуголый, в линялых плавках, другой в аккуратных джинсах и тенниске. Один на повышенных тонах объяснял двоюродной младшей сестре, что во время броска нельзя переступать линию, другой сидел в беседке, с планшетом на коленях, с кислой миной на лице как будто младшие родственники, к которым парень относил и брата, докучали ему целую вечность и уже истощили терпение.
Мальчики были похожи на Ярослава Григорьева, как две точнейшие проекции: тот случай, когда отцовство написано на лбу безо всякой генетической экспертизы. Разумеется, у них имелись живые мама, папа, бабушки и дедушки, тетя и дядя, двоюродные брат и сестра, и эта шумная компания была, возможно, лучшим, что удалось создать Сашке в новом мире, где Пароль прозвучал.