Они занимали всю стену. Вот еще дореволюционные, желтые, с его предками бабушка когда-то рассказывала, кто есть кто, но Павел успел все забыть. Как, например, зовут этого важного господина с густой бородой и крючковатым носом? Поди теперь знай, спросить не у кого.
Вот бабушка и дедушка Витя, Виктор Николаевич он умер вскоре после того, как родилась мама. Умер, как говорили в Первомайском, плохой смертью, утонул. Мама рассказывала о нем Герхарду, когда тот приезжал в Турьевск знакомиться с невестой по переписке Павел помнил ее негромкий голос, он звучал неуверенно, словно немецкий жених мог что-то неправильно понять, или мама сама не знала, что именно сидит так глубоко и до сих пор не дает ей покоя. Бабушка никогда не говорила о том, как умер ее муж, даже вскользь, а Павел не спрашивал.
К плохой смерти лучше не прикасаться лишний раз в Первомайском это знали точно. Она способна возвращаться.
Потом пошли уже цветные фотографии школьные снимки мамы-первоклассницы, полароидный квадратик с мамой и Павлом у нее на коленях, а вот и Павел-школьник за партой с букетом осенних цветов.
Ему вдруг почудилось, что нить, которую баба Луша наматывала на свой клубок, протянулась от портрета остроносого мужчины к мальчику с цветами.
Что здесь нахрен происходит? спросил Павел.
Ему не ответили. Зато он услышал быстрые тяжелые шаги кто-то шел от калитки к дому.
В дверь ударили, и глухой голос Андрюхи приказал:
Открывай, городской, побазарим.
Отбрехаться от деревенского гопника это совсем не то же самое, что что-то пытаться доказать коллекторам. Это не страшно. Павел прошел через кухню, на всякий случай взял со стола старый нож, которым бабушка когда-то чистила картошку, и открыл дверь.
Высокий и плечистый, Андрюха был почти таким же, каким Павел его помнил. Жиган-хулиган, за которым бегают девчонки, первый парень на деревне.
Павел не сразу понял, что с ним не так.
Потом, когда понял, захотел заорать во всю глотку визгливо, по-бабьи, чтобы то, что надело личину Андрюхи, отшатнулось и убежало.
Но голос куда-то подевался. Голос скомкался в горле и провалился в живот теперь Павел мог только стоять и смотреть.
Существо, которое вызвало его побазарить, казалось изломанным, состоящим из углов и узлов. Облик Андрюхи расползался клочьями и собирался снова, чтобы содрогнуться и растечься, выпуская тьму. За пустыми глазами вспыхнули огоньки оно поняло, что Павел сейчас видит его настоящим.
Лучше было бы остаться в городе. Перезанять, устроиться на третью работу и четвертую подработку отдал бы он долг, ничего. Лучше было бы позвонить маме. Потому что сейчас эта тварь протянет руку, и голова Павла отделится от шеи.
Солнечный летний день угас. Все укуталось сумерками, цвета высохли и поблекли, звуки иссякли. Мира не стало он съежился до этого двора.
Все, только и смог подумать Павел. Мам, прости меня.
Аф-фанас-сьев, протянула тварь.
Ее голос был наполнен разочарованием и злобой а за ними прятался страх.
Афанасьев, согласился Павел, не зная, почему назвался старой фамилией, которую когда-то носила бабушка. В носу стало жечь, и тело сработало само, словно во сне: он выбросил вперед руку с ножом, и лезвие с невероятной легкостью погрузилось в тело твари, вошло под ключицу.
Я сплю, подумал Павел, не выпуская рукоятку. Я сплю, это все просто сон.
Тварь завизжала истошно, выплескивая в крике невыразимую боль. Сейчас сюда вся деревня сбежится увидят это существо и и что? Помогут? Или увидят соседа Андрюху, которого городской псих едва не отправил на тот свет?
Существо отпрянуло, завалившись в сторону, и Павел выдернул нож из раны. От лезвия поднимался дым, из дыры под ключицей выплескивалось что-то черное, смрадное, и, неизвестно, где набравшись смелости, Павел ударил еще раз на этот раз нож угодил в шею.
Визг твари поднялся до недосягаемой высоты. Она шарахнулась вправо, упала и бросилась бежать, перебирая ногами и руками, словно уродливый паук. Павел кинулся за ней тварь промчалась мимо яблони, вылетела из-за калитки на улицу, и он увидел, как Андрюха поковылял прочь, что-то пьяно бормоча себе под нос.
Обычный Андрюха. Жиган-хулиган со старенькой Ямахой, которая всегда трещала так, что весь поселок всегда знал, кто именно едет. Всегда в хорошей джинсовой куртке, которую к холодам сменяла такая же хорошая кожаная вряд ли у Андрюхи были деньги на покупку, скорее всего, он просто у кого-то отобрал куртку.
Павел выронил нож. От лезвия все еще поднимался дымок.
Голову наполняла боль. Павел пытался понять, что случилось, и не мог. Он бредит? Заболел? Или коллекторы перешли от слов к делу и сумели дать ему яд и теперь он видит чудовищ.
Или Павел просто умер, и поселок Первомайский это некий филиал ада?
Вы ели яблоки?
Мужской голос, который прозвучал со стороны соседнего дома, был спокойным, почти ласковым. Павел обернулся: сосед стоял, опираясь о забор, и смотрел с искренним любопытством.
Что? нахмурился Павел. Какие яблоки?
Мужчине, который заговорил с ним, было не больше сорока. Отросшие темные волосы спускались к плечам в том художественном беспорядке, за которым стоят серьезные деньги на оплату стилиста. Круглые карие глаза смотрели с пристальным интересом, на тонких губах змеилась дружеская улыбка, острый горбатый нос делал соседа похожим на ворона.
Мелкие красные яблоки с вон того дерева, прежним дружеским тоном ответил сосед и указал на яблоню. По-птичьи склонил голову к плечу в ожидании ответа.
Надкусил, ответил Павел, понимая, что сейчас, в эту минуту, делает шаг туда, откуда не будет возврата и не может остановиться.
Сосед понимающе кивнул.
Этого достаточно. Вы прошли.
***
Павла замутило. Он подошел к забору, оперся о деревяшку, пытаясь совладать с собой. Сосед внимательно смотрел на него, и Павел спросил:
Куда я прошел?
В Навь, охотно объяснил сосед. Знаете, что это такое?
Павел пожал плечами. На уроках истории когда-то рассказывали про Явь, Правь и Навь, но сейчас он ничего не помнил. Верования древних славян казались чем-то далеким, засыпанным пылью.
В голове царил звонкий хруст, словно кто-то там бил и бил каблуком по льдинкам.
Скажем так, это особый мир. Другой мир, произнес сосед, и в его круглых глазах мелькнули веселые огоньки. В нем обитают такие, как этот вот красавец, который всему поселку спать спокойно не дает. А такие, как вы, могут ходить в Навь. Что самое интересное потом способны вернуться оттуда живыми.
Павел застонал и опустился в траву, закрыв лицо ладонями. Бред. Он заболел и бредит. Ему снится страшный сон ведь только во сне бывают чудовища и их мир.
Дурдом, пробормотал Павел. Сосед рассмеялся.
О, еще какой! Тут бывает весело, да.
Павел привалился спиной к забору, уткнулся затылком в теплую деревяшку. Краем глаза он видел ноги соседа в тонких брендовых джинсах. Конечно, чему еще быть в другом мире современной дорогой одежде.
И я сюда проник потому, что съел яблоко? спросил он.
Возможно, он спятил. И сосед его тоже. А психов лучше не волновать и не раздражать, это Павел понял уже давно.
Да. Вы получили способность видеть Навь, когда увидели эти яблоки, по-прежнему охотно объяснил сосед. А когда надкусили, обрели возможность входить. Видите ли, бывают особые предметы-проводники между мирами, яблоня вашей бабушки один из них.
А вы знали бабушку?
Павел обернулся. В соседнем доме раньше жила самая обычная семья: муж, жена и трое детей. Родители верно служили зеленому змию, дети промышляли мелким воровством, и с ними никто не хотел водиться, чтобы не лишиться мелочи и игрушек, получив плевок в спину на память.
Этого человека, похожего на птицу, здесь раньше точно не было. Павел бы его не забыл.