Сначала она честно выкладывала всю сдачу на кухонный стол, но хозяевам все как-то недосуг было убрать мелочь в кошелек, она валялась на столе, падала на пол. Она перестала ее отдавать, никто этого так и не заметил. Иногда оставалось всего несколько рублей монетками, но время от времени и бумажки оставались, это радовало Катьку, переставшую стесняться, денег за ее труды и заботы по-прежнему никто не думал ей предлагать. Так и проходила ее жизнь: светлая, радостная в творчестве, и отвратительная во всем остальном.
День этот начался хорошо, Катька встала рано, работа пошла, и она успела закончить третью картину. Картины были небольшими, но она никогда не тяготела к монументальности, ухитряясь выразить на небольшом кусочке холста все, что она хотела. Уже два дня охламоны ее не трогали, заняты были сами собой.
Краем уха она слышала, что они раздобыли какое-то новое зелье, и теперь с энтузиазмом экспериментировали над собой. Они, должно быть, просто не знали, чем им заняться от безделья. Встали они уже после часа, зевая, потянулись в душ и на кухню. Еще часа два в доме было тихо, но как только домработница закончила уборку и покинула квартиру, они разорались там у себя. Катька прислушалась, вроде бы ее зовут, надо идти. Вздохнув, она поплелась к ним.
Так и есть, оба голышом валяются на громадной кровати, вот только глаза у них ей не понравились, какие-то совсем мутные, бессмысленные. Лелька, завидев ее, шумно задышала, обняла, стала срывать халат. Началась обычная процедура, надоевшая до оскомины в зубах: поцелуи, лизанье, на этот раз довольно быстро перешедшие в щипки. После одного из щипков, довольно болезненного, Катька отвела Лелькины руки от себя и попыталась встать, но та вдруг завизжала так, словно ее режут на кусочки, яростно набросилась на нее и стала царапаться и кусаться, словно взбесившаяся болонка. Левчик захихикал и присоединился к жене, вдвоем они быстро одолели ее сопротивление, и начали бить и мучить так, как будто задались целью непременно убить ее сегодня.
Сколько продолжалось это избиение, Катька не знает, она потеряла сознание после удара головой о стену. Очнулась на полу, вся избитая и истерзанная, в крови, парочка садистов валялась неподалеку, сладко посапывая во сне, видно большое удовольствие получили! Преодолевая тошноту, она кое-как встала, с большим трудом смыла в ванной с себя кровь, и уже опять теряя сознание, едва доплелась до кровати. Провалялась она в ней три дня безвылазно.
Врача к ней, естественно не позвали, наоборот, заперли в комнате, поставив, как заключенной ведро, чтобы могла справить нужду, кувшин с водой, пакет молока и полбатона хлеба, чтобы с голоду не подохла. Через три дня ее открыли, мило справились о здоровье, и даже не стали заставлять что-либо делать, само милосердие, а не «птенчики». Еще несколько дней она залечивала свои раны, ждала, пока синяки и кровоподтеки сойдут, даже в магазин не выходила, писала свою четвертую вещь.
Работала яростно, быстро. Стало отчетливо ясно, что милые бездельники, приютившие ее, добродушные шалопаи и прожигатели жизни, по настоящему опасны. Они не убили ее на этот раз не потому, что пожалели, просто не сумели, псих, налетевший на них, быстро слетел, но нет никакой гарантии, что не убьют в следующий раз.
Нужны были деньги, чтобы уйти от них, сами они ей денег не дадут, она уже прозондировала этот вопрос, смутно надеясь, что после жуткой сцены они просто обязаны чувствовать себя виноватыми перед ней, и, может быть, дадут небольшую для них сумму, ведь денег у них куры не клюют! Последовал отказ, жесткий и равнодушный.
Как только Катька смогла выйти из дому без опасений испугать своим видом прохожих, она отправилась в заранее присмотренное местечко, прихватив две, из своих четырех работ. В закутке, составленным боковиной магазина и палисадником какого-то офиса, но на бойком месте, возле станции метро, разномастные художники продавали свои творенья.
Пристроилась к ним и Катька, содрогаясь в душе от волнения и страха, что не купят ее работы. На нее неодобрительно покосились, здесь все друг друга знали, давно уж терлись в этом месте, а она была новенькая. Подошел какой-то тип, нисколько не похожий на художника, скорее уж на спортсмена какого-нибудь, поинтересовался, как давно она торгует, Катька честно призналась, что пришла сюда первый раз. Тип явно потерял к ней всякий интерес, отошел и больше даже не смотрел в ее сторону, хотя не ушел, все чего-то терся возле художников, к некоторым из них подходил, разговаривал с ними. Но это она поначалу обращала на него внимание, потом забыла и думать, когда некий человек равнодушно скользящий взглядом по рядам выставленных на продажу полотен, увидел ее работы и вдруг загорелся. Катька ясно увидела в его глазах неподдельный интерес и еще удивление, пожалуй.
Он долго, молча, ни о чем ее не спрашивая, стоял и смотрел, потом взял в руки «маленького ангела», как она называла для себя эту свою работу, спросил о названии, вскинул брови, когда услышал про ангела, хмыкнул и сказал, что берет. Катька собиралась просить за него пять тысяч рублей, когда пришла сюда, но, простояв без толку какое-то время, и услышав, что сосед продает свои работы за копейки, приуныла и решила, что больше тысячи просить не будет. Теперь, когда ее маленький шедевр собрались купить, она растерялась сначала, а потом вдруг бухнула:
Десять тысяч рублей!
Мужик кивнул.
Хорошо, я бы и больше за нее дал, но тебя никто за язык не тянул, сама назвала цену.
Он отсчитал ей деньги, которые она поспешила спрятать в карман джинсов, предвкушая скорое освобождение от «птенчиков», и ушел, но через полчаса, примерно, вернулся и купил вторую ее картину тоже за десять тысяч. На этот раз он даже ни названия, ни цены не спрашивал, молча отсчитал ей деньги, ту же сумму, что и первый раз, взял картину и ушел.
Ошалевшая от везенья и счастья Катька, стала прятать денежки, опасаясь держать их на виду, но спрятать ей не дали, подошел давешний «спортсмен», выкрутил ей руку и легко, играючи, отобрал все деньги, ни рубля не оставил. Все произошло так быстро, что она даже охнуть не успела, а он уже отходил от нее не торопясь, вразвалочку. Не думая ни о чем, она бросилась за ним, он ее даже не ударил, просто отбросил прочь как ненужную вещь. Когда она поднялась с земли, его уж и след простыл. Она посмотрела горестным взглядом на собратьев по ремеслу и искусству, кое-кто отводил глаза, а кое-кто и хихикал.
Потерянная возвращалась она в постылую квартиру, но к концу пути ей удалось немного взять себя в руки и приободриться. Ей не хотелось показывать своего горя людям, от которых нельзя было ждать сочувствия. Кроме того, мысль, что у нее есть еще две работы, причем гораздо лучше, грела душу и заставляла надеяться на будущее, можно ведь пойти в другое место, не везде же такие подонки крутятся?!
Квартира встретила ее взрывами болезненного хохота. Опять эти придурки обкурились, поняла она, и поспешила в комнату, отведенную ей, чтобы забрать свои работы и уйти. Куда идти она не знала, но куда-нибудь подальше от этих извергов, второго избиения она не переживет.
В комнате ее глазам представилась картина, от которой сердце замерло, а потом сорвалось с места и ухнуло вниз. Работы ее были искромсаны ножом и валялись на полу никому ненужными лохмотьями. Все, почувствовала она, это все, жизнь кончилась!
Тем не менее, остатков этой самой жизни ей хватило, чтобы пойти на кухню и разбить там все, что могло биться. Несмотря на ужасающий шум и грохот, который она производила, никто не вышел посмотреть, что это она там делает. Посуды ей показалось мало, она сломала кофеварку, миксер, грохнула об пол микроволновку, ухитрилась испортить посудомоечную машину и стиральную тоже.