Салонии она помогала несчетное число раз и всегда за сущий пустяк, почти бесплатно, то-то она отворачивается, не смотрит. И мать Калеба вылечила от гнойных нарывов, мучивших беднягу по два, а то и три раза в год, с тех пор не выскочило ни единого. Даже противному Нираму составляла микстуру для полоскания, когда у него воспалилась десна и щеку разнесло так, что смотреть было страшно.
Никто, ни один человек не вступился за нее, слова против не проронил. Нани поднялась с крыльца, на ступеньку которого было снова села и подошла к калитке, за нее держался все еще разглагольствующий Пендракий. Скинув его руку, отчего тот онемел на мгновение, она закрыла калитку на запор, даже подергала, проверяя его надежность и ушла в дом, не слушая никаких негодующих окриков. Что еще он может ей сказать?
Жаль, что она так и не развела настоящего огорода за все время, что здесь живет. У предыдущей владелицы, старушки, прямо скажем не бедной, были только цветники и ни единой грядки. Почти в таком же виде все и осталось: несколько плодовых деревьев и кустов, клумбы с пышными цветами, да в углу участка некое новшество, зеленная грядка и две грядки с лечебными растениями, вот и все хозяйство.
Живности она никакой, даже самой малой, никогда в хозяйстве не держала, жила по-городскому, как некогда привыкла в богатом родительском доме. Умные люди говорят, что всегда надо по одежке протягивать свои ножки, а она так ума и не нажила, теперь уже его наживать поздно, наверно.
В этот день в лес она так и не пошла, и не потому, что пребывала в горе и растерянности, ничего подобного, пока сильно переживать вообще не из-за чего. Продукты у нее есть, деньги тоже, правда их тратить не на что. Забавно, она так много думала о том, как и чем заплатить штраф, если обнаружится, что она продолжает лечить. Обнаружилось, деньги на штраф есть, но про него не вспомнил ни глава, ни наставник. Отсюда вывод: не стоит заранее переживать, еще неизвестно как дело повернется, что понадобится, а что нет.
Но это все рассуждения, а не пошла она потому, что почти до темноты возле калитки все кто-нибудь да крутился, в основном детвора, все ждали, выйдет она на улицу или нет. Встала, как только рассвело, позавтракала, сварила горшочек каши, совсем небольшой, чтобы легко нести было, взяла немного соли и ковригу хлеба, было уж совсем пошла, завернула за дом, но примерещился какой-то сверток, сунутый поверх калитки. Что такое?
Действительно сверток, не мерещится. Развернула, а там сало, прошлогоднее, конечно, желтое, зато здоровенный такой шмат. И даже кусок сахару, расщедрился кто-то, однако! Сахар продукт не дешевый, не у всех на столе каждый день бывает. Она плохо вчера думала о посельчанах, никто за нее не вступился, но вот помогают же, пусть тайком, молча, но помогают.
Илька показалась ей похудевшей, еще более загорелой и у нее были ободраны все части тела доступные обзору: руки, ноги и одна щека. Но матери она радовалась по-прежнему шумно и многословно, пересказывая все свои новости. Нани рассеянно слушала ее, оглядывая вышедших встречать ее Марину и Игнаши. Но вот среди перечислений новых достижений дочки ее слух царапнула одна фраза.
Что, что ты здесь научилась делать?
Говорю же, научилась рыбу в ручье подманивать и ловить ее прямо руками. Опущу руку и пальцами тихонько шевелю, а они такие любопытные, подплывают посмотреть, что это такое новое у них появилось, а я цап первую попавшуюся прямо за жабры, здорово, правда?
Правда. Но я не об этом. Что еще ты научилась делать?
Ну, не знаю, я много про что тебе говорила, ты что, плохо слушала что ли? А, может быть, летать? Увидев, как в удивлении поднимаются ровные дуги красивых материнских бровей, она в упоении заторопилась, правда, правда, уже летаю, меня Игнаши научил. Только я устаю быстро очень, прямо слабосильная какая-то, и она с большим неудовольствием оглядела свои руки, все в синих и красных пятнах от ягод.
Так вот почему ты такая вся ободранная, от своих полетов?
А-а, нет, ерунда, это я просто с дерева свалилась. Игнаши и стал меня учить, чтобы я больше не падала, он сильно испугался тогда, а ничего особенного и не было, подумаешь, делов-то! Девочка презрительно фыркнула и исподлобья посмотрела на мать. Странное дело, мать воспринимает все ее рассказы довольно спокойно, удивляется, конечно, но как-то мало, неактивно, не иначе, как опять что-то стряслось.
Мам, а что в поселке делается? Солик не спрашивал про меня? Велоцикл я ему отдала, как ты и велела, ну что, рассекает он на нем? Нани рассказала про последние события, все равно придется посвящать дочь во все эти пакости, никуда не денешься.
Вот гады! энергично высказалась Илька, да и наплевать на них, сами по себе без них проживем. Я тебе рыбу ловить стану, а ты придумаешь, как ее на зиму сохранить. И корешков наберу, я теперь всякие разные знаю, некоторые такие вкусные, тебе понравится. Не помрем, в общем. А ты потому такая пришибленная, из-за этой дурацкой, как ее там? Изоляции?
Нет, почему-то тревожно мне здесь, словно кто в спину смотрит, неприятное ощущение, Нани в очередной раз оглянулась и зябко поежилась, хотя солнце шпарило так, словно не конец лета был, а самый его разгар.
Ну вот, и ты туда же, разочарованно протянула девочка, Игнаши тоже какой-то нервный стал. Я ему говорю, что если в самом деле было бы что-то плохое, я давно бы почувствовала, а у меня никаких таких чувств нет.
Нани вопросительно посмотрела на Игнаши, тот дернул плечом, подумал и вдруг завел разговор об огороде. Говорил он теперь не так кратко и отрывисто, вполне свободно говорил. Огород поразил воображение Нани. Грядок было вскопано множество, и на них чего только ни росло! Одной капусты она насчитала три вида, а еще репа, морковь, зелень всякая и еще какие-то овощи, названия которых Нани к стыду своему даже не знала.
И это все ты вскопал и посадил? восхищенно спросила она у юного дракона.
Нет, я бы столько не смог, это все Марина, я немножко ей помог, он казался смущенным и даже расстроенным незаслуженной похвалой и Нани перевела разговор на другое.
А как Маринин ребенок?
Ой, мам, она такая смешная, пищит, дерется, а ползает как быстро, прямо не угонишься, вместо Игнаши ответила дочь.
Как это ползает? изумилась Нани, ей же сколько? Около двух месяцев вроде. Она только головку должна была научиться держать и то не факт. Это ты так шутишь?
И ничего не шучу, обиделась дочь, иди сама посмотри, она и ходить пытается, только падает сразу, но не плачет, даже когда нос расквасила и то не плакала, такая отважная растет девчонка.
Разговаривая, они втроем стояли возле самого крыльца, вернее, двух корявых ступенек, заменяющих его. Удивленная Нани, размахивающая руками и говорливая Илька, молчаливый и сумрачный Игнаши. Марина же сидела на корточках рядом прямо на земле, в позе, которая любому человеку, кроме балаганного акробата, показалась бы страшно неудобной, но ей было комфортно. Дверь избушки как-то странно завибрировала, словно что-то, или кто-то навалился изнутри на нее, нехотя приоткрылась и в образовавшуюся щель пролезла растопыренная маленькая пятерня.
Пятерня утвердилась на пороге, за ней таким же манером появилась вторая, затем всклокоченная головка в огненно рыжем венчике волос. Голова была наклонена, лица видно не было, слышалось только громкое сопение. Все с интересом смотрели на это представление. Вот тельце ребенка вылезло наполовину и тут произошло неизбежное. Голова этого чересчур шустрого младенца была такой же, как и у всех обычных детей, то есть перевешивала все остальное. Девочка с оглушительным, но коротким воплем кубарем пересчитала обе ступеньки, мать даже не пыталась подхватить свое дитя, и приземлилась на траву. Привстала на четвереньки, покачалась на них и вдруг уверенно села, обратив к зрителям довольное личико, донельзя чем-то перепачканное.