На сбитых покрывалах пышной постели металась и едва уже стонала женщина с большим животом. Лицо ее было покрыто мелкими каплями пота, глаза широко открыты и в них стоял ужас. У постели, уткнувшись в нее лбом, стоял на коленях мужчина и глухо выл, у дальней стены на широкой лавке, поджав босые ножки, сидел маленький мальчик и горько плакал.
Женщина, невзирая на искаженное болью и страхом лицо, показалась ей очень красивой и совсем еще молодой, жалко ее стало. Из этой жалости внезапно, непонятно почему и откуда, родилось вдруг знание, что и как нужно сейчас делать. Она скинула свой узелок на пол и принялась командовать.
Хозяин дома, видимо, совсем ополоумел от горя, не возмутился, не спросил по какому праву здесь командует какая-то захожая малявка, и что она может понимать в таком трудном и деликатном деле в ее-то годы? Содрогаясь, от внутреннего трепета и удивляясь самой себе, сделала не самую простую операцию и достала из чрева младенца, еще живого.
Это была девочка, совсем крохотная, кажется, меньше, чем положено, но деятельная. Стоило обмыть красноватое, еще сморщенное тельце, как ребенок раскричался, настоятельно требуя мать. Мать находилась в полузабытьи, что не помешало тогда еще совсем юной Нани, приложить ребенка к ее груди. Молоко, к счастью, было, и через несколько минут в доме, где совсем недавно царил ужас, воцарились благость и умиление.
Хозяин дом не знал, как отблагодарить случайную знахарку, так он определил ее профессиональную принадлежность, совал деньги, приглашал откушать, плакал и смеялся одновременно. Нани, нерешительно отпихнув деньги, совсем не лишними они бы были, решила немного охладить восторги папаши.
Операцию я сделала, жена ваша скоро очнется, но несколько дней ей нельзя будет вставать с постели, за ней нужен будет уход и легкая пища. Но главное не в этом, а в том, что детей у нее больше не будет.
Нани со значением посмотрела на мужика, понимает ли он, что ему говорят, не сошел ли на время с ума от счастья, так резко сменившего горе? Мужик все понял правильно.
Не будет, и не надо, махнул он рукой и расплылся в улыбке, живая она, слава всем богам, у меня кроме вот этого мальчугана еще сын есть, а теперь и дочка родилась, хватит уж, поди.
Нани прожила тогда в том доме несколько дней, ухаживала за роженицей, дождалась пока та встанет на ноги, и уже с полным правом взяла предложенные деньги. Ее не спрашивали ни о чем, словно в порядке вещей, что такая юница путешествует по дорогам одна, да еще беременная.
Даже остаться насовсем предлагали, но она решительно отказалась. Люди там жили, хоть и не очень развитые, но хорошие, добрые, да только чужие. Раз свои, самые родные так подвели, то и всем остальным она подспудно не склонна была довериться. Да и дом небольшой, две комнаты всего, где уж там кого-то еще селить.
Воспоминания не мешали Нани делать давно уже привычную работу, вот и второй теленок появился на свет, красивый, нежно-шоколадного окраса, корова принялась вылизывать и его. Первенец уже дремал у материнского бока. Она дала несколько наставлений Салонии, чем и как кормить, все же буренка не совсем здорова. По-хорошему ее еще полгода не надо было бы случать, но все хозяйкина жадность, а тут еще и двойня случилась, тяжело коровушке пришлось.
Вроде бы обошлось, устало вздохнула она, снимая изгвазданный грязью и кровью старый клеенчатый фартук, наверняка принадлежавший еще бабке Салонии, повезло тебе на этот раз.
Понимаю, пожевала губами расчетливая бабенка, в голове у нее крутилось, что надо бы прибавить к десятку яиц еще и курицу, но жалко уж очень, но все пересилила мысль, что не стоит ссориться со знахаркой, другой-то в округе нет.
Дам тебе курицу, не кажинный раз двойня случается, яиц она решила совсем не давать и на этой мысли сразу повеселела.
Возвращаться Нани задумала позади огородов, утро давно вступило в свои права, жители поселка сновали по своим делам и велик риск кого-нибудь встретить, а не все встречи бывали приятными, отнюдь не все. Но пройти как задумано она смогла только половину дороги, чуть не влетев с разгону в глубокую лужищу. Недавно прошли обильные дожди, а тут еще и с огорода вытекал ручей помоев, смешанных с навозной жижей. Ее короткие ботики такого наводнения не выдержат, зачерпнут воды, а то и вовсе завязнут, а этой немудреной обувкой она дорожила, никакой другой столь удобной рабочей обуви у нее не было.
Пришлось пробираться назад, на улицу, узким проулком, густо заросшим крапивой и лопухами в человеческий рост. Едва выйдя на улицу она нос к носу столкнулась с наставником училища Пендракием. Хуже, чем эта встреча, трудно было что-то придумать. Этот Пендракий мало того что был педант и зануда, так еще мнил о своей драгоценной особе столь высоко, что считал себя вправе читать нотации всем, кто чем-либо привлекал его внимание. Нани он сильно не любил, потому и не упускал случая поучить ее уму разуму.
Госпожа Ош! Постойте, куда же вы? У меня до вас есть разговор. Слово «госпожа» он при встрече с нею всегда произносил насмешливо, словно хотел намекнуть, что она не имеет право на такое обращение. Да еще это его всегдашнее «до вас», бесполезно объяснять ему, что это неграмотно, этот напыщенный человек уверен, что все, что исходит из его уст истина в последней инстанции.
Я недоволен тем, как вы воспитываете свою дочь, у вас совершенно неправильная система, я уже намекал вам на это, но вы не вняли моим предостережениям. Я внес в магистрат представление на ваш счет, пусть как-то решают этот вопрос.
Первоначально Нани собиралась молча выслушать этого болвана, никак не реагируя на его слова, все равно ему ничего втолковать невозможно. Но услышав про магистрат, вскипела. Видят боги, она за прошедшие годы много вытерпела в этом поселке всяких обидных слов и замечаний совершенно не заслуженных ею, сколько же можно?
Наверно и в самом деле моя система воспитания неправильная, я учу ее быть вежливой и здороваться при встрече, чего никогда не делает ваш сын. И вашей матери девочка очень помогла не так давно, тоже наверно повела себя неправильно, так?
Пендракий побагровел. Что себе позволяет эта нищенка, эта мать-одиночка, которая имея ребенка, не имеет хоть какого-нибудь мужа, чтобы прикрыть свой срам? Да как она смеет указывать ему? Ему, заслуженному наставнику, имеющему от правительства знак поощрения? Нет, с такой голытьбой нечего вести переговоры, пусть магистрат занимается ею, пусть выселят ее, наконец!
Дома было очень тихо, так тихо бывает, когда в нем никого нет. Нани решила, что ее своенравная дочь, невзирая на вчерашний выговор, все-таки убежала опять в лес, забыв даже дверь за собой закрыть. На всякий случай все же заглянула в маленькую спаленку. Тут ее хулиганка, дома, спит без задних ног. Набегалась накануне, теперь отсыпается. От сердца отлегло.
Доставая из корзинки в крошечной кладовке яйца для омлета, машинально отметила, что последние. Не дала жадина Салония яиц, пожалела, пусть протухнут лучше, ведь никто не купит, у всех свои есть. Но додумывать мысль, где взять их на завтра, не стала, клубок воспоминаний, так внезапно начавший разматываться в грязном и темном хлеву, продолжил тянуть свою нить.
В этот поселок, считающийся почти самой окраиной населенного мира, человеческого мира, она попала случайно, не было бы счастья, да несчастье помогло. У крестьянина, жене которого помогла в самом начале своей знахарской карьеры, она не захотела остаться не только и не столько по причине тесноты. В тесноте, как говорится, да не в обиде.
Сестра, напутствуя ее на прощанье, высказала пожелание не только никогда не видеть ее больше, но и ничего не слышать о ней, иначе так легко она уже не отделается, казнь на самом деле состоится. Слишком близкой от своего родового гнезда Нани посчитала тогда ту деревеньку, опасно было ей здесь оставаться. Через день пути, когда она остановилась в полдень передохнуть от жары и пыли в тени деревьев, на нее напали два оборванца, желая не только обокрасть ее, но и изнасиловать. Ее уже заметный живот их нисколько не обеспокоил, даже раззадорил почему-то.