Вот оно, скромное-то купальное место, про которое говорил доктор Потрашов, заметил Николай Иванович. Сюда купаться завтра и приду.
А ты слышал, что нам нужно прежде приучить себя к морской воде теплыми ваннами? отвечала супруга.
Супруги свернули направо и пошли по хорошо отделанной камнем набережной, висящей над морем. У берега виднелись скалы самой причудливой формы, выставившиеся из воды и обливаемые наскакивающими на них пенистыми волнами. Вот Rocher de la Vierge, дальше других скал выдавшаяся в море островком и соединенная со скалистым берегом мостиком. На вершине скалы стояла статуя Левы Марии, и к ней вела высеченная в камне лестница с перилами.
Надо зайти посмотреть, сказал Николай Иванович, и они стали перебираться на скалу.
Вид со скалы на город был восхитительный. Глафира Семеновна, запасшаяся биноклем, тотчас же стала любоваться видом. Вокруг плескались волны. Насмотревшись на город, расположенный по берегу террасами, стали смотреть в необозримую даль океана. Николай Иванович тотчас же произнес:
Вот откуда бы хорошо написать письмо в Петербург свояку Петру Васильевичу, чтобы похвастаться перед ним. «Стоя на скале в Атлантическом океане, приветствуем тебя и Марью Семеновну! Вокруг нас бушуют дикие волны, и над нашими головами слышен зловещий крик чаек»
Ну, довольно, довольно прервала его импровизацию супруга. Чаек-то как раз и нет.
Нет, я все-таки уж вечером дома напишу. «Вдали виднеется парус погибающего в волнах судна. Киты, чуя добычу, играют в необозримом пространстве продолжал он импровизировать. Глафира Семеновна, ухватившись за меня»
Нет, уж ты, пожалуйста, меня не впутывай перебила супруга.
Отчего? Пущай Тебя ведь теперь вся родня считает за всемирную путешественницу. Пусть знают, что ты на скале в Атлантическом океане стояла.
Нет, нет, нет! Я прошу тебя Через это только зависть и потом ссоры
Глафира Семеновна продолжала наводить бинокль на берег.
Вон доктор идет Доктор! Доктор! замахала она ему зонтиком.
Доктор остановился на берегу, и супруги перешли к нему со скалы.
Приехала какая-то красавица испанка из Сан-Себастьяно и завтра будет купаться. Я сейчас был в казино, так там только и говорят об этом, сообщил доктор. Запасайтесь завтра биноклями, когда выйдете перед завтраком на пляж.
Всенепременно отвечал Николай Иванович.
Супруга грозно сверкнула в его сторону глазами.
Гуляете? спросил доктор.
Да, осматриваем здешние достопримечательности, сказали супруги.
Достопримечательностей-то здесь только нет. Разве вот Видите вы этот замок? указал доктор. Он называется Вилла Менье
Ну, и что же в нем достопримечательного?
Он построен из шоколада.
Как из шоколада? Да что вы говорите! Как же он не растает от дождей? удивилась Глафира Семеновна. Я видела на выставке стол из шоколада, статую, но чтоб дом
Доктор шутит, а ты и поверила, улыбнулся супруг.
Нет, нет, прямо из шоколада, из шоколадных плиток, проданных фабрикой Менье. Это замок шоколадного фабриканта Менье Когда вы ехали сюда в Биарриц по железной дороге, видели вы тысячи синих вывесок с фирмой Менье, прибитых на станциях, полустанках и всех попадающихся по пути строений? На синем белыми буквами.
Ах да, да ужас сколько!
Вот эти-то объявления и рекламы и помогли выстроить такой великолепный домик.
Ну, я теперь понимаю. Замок выстроен на деньги, нажитые на шоколаде! проговорила Глафира Семеновна.
Доктор улыбнулся.
Здесь есть замок американского миллионера, замок королевы Сербской, но шоколадник и их превзошел по роскоши своего замка. Смотрите, какой сад, какой цветник
Они подошли к самому замку и остановились перед решеткой сада, с лужайкой, идущей в гору и изукрашенной ковровыми клумбами цветов.
А ведь когда-то, говорят, бегал в белой куртке с ящиком за плечами и продавал шоколадные плитки вразноску, рассказывал доктор про владельца замка. Теперь же крупный акционер той железной дороги, по которой вы приехали.
Ну, этим нас не удивишь, сказал Николай Иванович. У нас в Москве есть достаточно миллионеров, бывших когда-то коробейниками.
Они миновали Port des Pecheurs бухточку с молом, где пристают со своими лодками рыбаки. Тут же на моле сидели, свесив ноги, и рыболовы-любители с длиннейшими удочками. Тут была смесь племен, наречий, состояний. Удили босоногие мальчишки в рваных куртках и замасленных фуражках блином, удили элегантные англичане в клетчатых пиджаках и белых шляпах с двумя козырьками на лоб и на затылок, щеголяя изящными удочками. Сидели французы-блузники из мастеровых, солидные, сосредоточенные буржуа с черепаховыми и золотыми пенсне на носу, дети в матросских костюмах, в сопровождении гувернанток, стоявших сзади их, какой-то седой старик, все чертыхавшийся по-немецки на рыбу, которая то и дело срывала у него с крючка наживку из тельца улитки, два баска в соломенных шляпах с широчайшими полями, прикрепленных к подбородкам, без жилетов, в панталонах, держащихся на одной подтяжке. Был и наш бородатый русак в сером пиджаке, национальность которого сейчас же можно было узнать по поплевыванию на крючок при прикреплении к нему наживки.
Сзади удящих стояла глазеющая публика. Остановились посмотреть на рыбную ловлю и супруги, сопутствуемые доктором.
17
Рыба ловилась плохо, как и всегда у удильщиков, сидящих в компании. Попадалась по большей части мелкая, серебрящаяся макрель и изредка та крупноголовая, тоже чешуйчатая рыба, которую французы называют «волком» (loup). Удильщики тотчас же отцепляли рыбу от крючков и бросали ее каждый в свою корзинку. Наибольшая удача была для баска в широкополой шляпе и с давно не бритой бородой, которая засела густой щетиной на его щеках и подбородке. На баска взирали все с завистью. Но вот пришел католический священник в черном подряснике и круглой шляпе. Он был с удочками, корзинкой с крышкой и жестянкой с наживками. Баск и сидевший с ним рядом мальчик в шляпе с надорванными в нескольких местах полями тотчас же раздвинулись и дали священнику место. Тот сел на мол, свесив к воде длинные ноги, обутые в башмаки с серебряными пряжками, и только что закинул улочку, как тотчас же вытащил довольно крупную рыбу.
Тьфу ты пропасть! Попам везде счастье! воскликнул по-русски бородач в серой паре, плевавший на крючок. Только пришел, как уж и с рыбой.
Священник торжествующе спрятал рыбу в корзинку и только что закинул свою удочку еще раз, как у него снова клюнуло.
Опять? Ну, поповское счастье! продолжал по-русски бородач в серой паре.
Супруги переглянулись друг с другом, и Николай Иванович шепнул:
Земляк-то наш как сердится!
Священник медленно вытягивал из воды лесу.
На этот раз показалась не рыба, а какой-то темно-бурый комок, с первого раза казавшийся похожим на гигантскую жужелицу, как бы обмотанную потемневшими водорослями. Эти водоросли шевелились, вытягивались и извивались. Удившие и смотревшая публика захохотали.
Что это такое? спросил доктора Николай Иванович.
Каракатица. Здесь их много.
Глафира Семеновна, заметив извивающиеся, выходящие из головы каракатицы щупальца, пронзительно воскликнула: «Ах, змеи!» отскочила от удящих и опрометью бросилась бежать по набережной. Супруг и доктор Потрашов побежали за ней.
Что с вами? Что с вами? кричал ей доктор.
Она змей видеть не может. С ней делаются даже какие-то конвульсивные содрогания, отвечал супруг.
Да это вовсе не змеи, это каракатица, чернильная рыба.
Она даже угрей и налимов боится.
Николай Иванович и доктор подбежали к Глафире Семеновне. Она уже сидела на скамейке и, слезливо моргая, смотрела в морскую даль.