Радость большим горячим пузырём поднималась откуда-то снизу и, наполнив лёгкие, лопалась и растеклась мелкими щекотливыми пузырьками. Мои ноги ослабели, и я медленно сползла на пол. Между ног сделалось влажно и горячо, и я почувствовала пульсацию.
Алекс тем временем возился с рубашкой, потом с ремнём и ширинкой. И невзначай произнёс имя Ленки. Как только я услышала её имя, тут же захлопнулась, как морская раковина, охраняющая свою жемчужину. Не для того я зрела и хорошела, чтобы здесь, на кухонном полу, меня трахнул Алекс, воображая себе Ленку! Ни вместо, ни взамен!
Ни на что не соглашусь, подумала я, сидя на полу, и подтянула ноги к подбородку.
Что-то не так? спросил Алекс.
Всё не так.
А нельзя просто так поцеловаться?
Нет! Нельзя!
Зачем же всё усложнять?
Натянув платье на колени, я не ответила.
Он встал, застегнул ширинку, сказал: Ну нельзя, так нельзя! и направился к выходу. Меня заколошматило. Я поняла, что теряю его. Возможно, навсегда. Мне бы окликнуть, остановить Но я не окликнула, не остановила. Я боялась любви. Страх хаотично кружил внутри, вспыхивал жутью, разгорался огнём и обдавал жаром, а потом затухал, пробивал ознобом, сводил челюсти и заряжал дрожью. О да! Я боялась любви!
* * *
Десять лет спустя, когда я вышла замуж, боязнь любви стала оправданной. Однажды вечером впрочем, не однажды! Мужские руки сцепились на моём горле и деформировали гортань. Доступ воздуха прекратился. Сознание помутилось, и перед глазами промелькнула жизнь. Пальцы вовремя разжались, гортань восстановилась, и я задышала. Прокашлялась и отползла в ванную. Отлежалась и заглянула в зеркало. Увидев синяк под глазом и множественные синяки на горле, я села поверх унитаза и задумалась: зачем мне такая любовь? Для кого я берегла свою девственность? Для мужа? Ну что ж! Вот он! Муж. Пьяный лежит на кровати.
Быстро раздевшись, я оседлала его и запустила секс. И не могла остановиться. Взлетала и падала! Взлетала и падала! О! Это был секс! Не с пьяным мужчиной, лежавшим подо мной, а с семнадцатилетним юношей из моей восторженной юности. Насытившись, сползла, оставив с устойчивой эрекцией, обиженным и неудовлетворённым и безжалостно изнасилованным.
Должна ли я была его пожалеть? За всю супружескую жизнь я первый раз обошлась без мастурбации. Получила вагинальный секс с его феерическим завершением, последующим ощущением эйфории, полноты сил и сладостного удовлетворения.
Я вышла из спальной и хлопнула дверью.
* * *
После окончания школы Алекс уехал в Новосибирск, чтобы поступить на учёбу в Новосибирский университет. Не выдержав экзаменов, он завёл роман с одноклассницей и всё лето где-то проболтался. Это стало известно Ленке. Она ревновала и переживала, и решила со мной обсудить измену.
Я пришла к ней домой. Ленка сидела на диване, поджав под себя ноги, и теребила уголок ковра. Печальная и красивая, как марципановая розочка на торте или высохшая бабочка в экзотической коллекции. Я любила её, как любила Алекса. И даже не знаю, кого из них я любила больше.
Как ты думаешь? Могу я его простить?
Простить значит получить новую измену. Значит не облегчить, а усугубить ситуацию.
Ленка прищурилась.
Хочешь оставить его себе?
Я возмутилась: вовсе нет! Даже не думала!
Ленка сдвинула брови и блеснула зелёными глазищами.
Не простить значит потерять навсегда.
Она наклонила голову, и мне захотелось погладить затылок. Но я не решилась. Тихонько вздохнула и провела рукой по стене, по геометрическому рисунку ковра, на фоне которого сидела, как застывший манекен с прямой спиной и прямым взглядом.
Он тебе изменил.
А я его прощу!
Простишь измену?
Я так хочу!
Ленка встала, медленно прошлась по комнате и задержалась у окна. Плотно задёрнула шторы, чтобы предотвратить доступ жары, и вернулась, опустилась на диван и подобрала под себя ноги.
Жизнь проще, чем тебе кажется!
Настолько проста, что не надо себя уважать?
Приподняв брови, она скользнула взглядом по моим обгрызенным ногтям.
Не надо создавать себе трудностей.
Я фыркнула и отвернулась, и спрятала между ног свои обгрызенные ногти. Ленка проследила за моими руками, немного подумала, потом невозмутимо произнесла:
Жизнь имеет ценность, когда без труда добываешь себе всё, чего тебе хочется.
А если не получится добыть? То ценности нет? Тогда не следует жить? Тогда следует удавиться?
Тогда удавиться.
Она невесело усмехнулась, встала, прошлась по комнате и выглянула в окно. Повернулась ко мне лицом и преспокойно объявила:
Тогда остаётся одно: удавиться.
Я скривила губы.
Ну, знаешь ли не выход. И не вопрос. И не принцип вообще. Дешёвый, неоправданный фарс!
Ленка вспыхнула, хотела оправдаться, но я не дала. Быстро распрощалась и ушла. Впрочем, я напрасно злилась. Мы стоили друг друга и дополняли как части банаховых пространств4.
* * *
С годами мои принципы смягчились. Я перестала быть категоричной. Научилась принимать измену, прощать недостатки друзей и мириться с ущербностью морали. Только в одном сохранила твёрдые и искренние убеждения: если мужчина любит, то любит. Не изменяет, не доминирует, не манипулирует. И, конечно же, не подвергает домашнему насилию.
Всегда помнила Ленкины слова: стоит ли ценить свою жизнь, если не исполняются желания? Нет. Не стоит. Потому что человек живёт, чтобы реализовать свои смыслы и желания.
Муж перестал вписываться в мои желания и определённые мною смыслы. Тогда я взяла дочь и чемодан и выехала в никуда. Кто-то скажет: круто! На самом деле круто. Но как было тяжело Но это было потом!
* * *
Всё лето Ленка просидела дома и только изредка появлялась на пляже. Высокая, узкобёдрая, с длинными стройными ногами и широкими прямыми плечами. На переносице громоздились солнцезащитные очки редкая вещица для тех времён. Шумных компаний она избегала. С Мией находилась в ссоре. Была одна. Всегда одна.
Расположившись на песке, она читала Лема или Хейли, или журнал Иностранная литература. Недолго. Минут двадцать. Потом собиралась и уходила. И так до следующего утра.
Я была пляжным завсегдатаем, вращалась в шумных компаниях, загорала до цвета шоколада. Всё приносило мне восторг и удовольствие: жаркое солнце, прохладная вода, песчаные плёсы, хорошая книга и весёлая компания. Я жила со вкусом. Даже неразделённая любовь не являлась для меня отравой или неутолимым горем, а была кисленькой вишенкой на торте.
И вообще, Ленки, Мии и Алекса было в моей жизни совсем немного. Но однажды Мия пригласила меня в гости. У неё была трёхкомнатная квартира со стандартным интерьером шестидесятых: трёхстворчатый зеркальный шкаф, круглый стол, венские стулья и небольшой сервант, наполненный хрусталём. Сама Мия была просто восхитительна. Она сидела на подоконнике, курила сигареты ВТ и высказывала радикальные мысли.
Я не хочу замуж. Выйти замуж и родить ребёнка это может каждая. А ты попробуй стать шлюхой. И не просто шлюхой, а изысканной насладительницей секса!
Я отмалчивалась. Тема секса давалась мне с трудом. Не получив восторженных откликов, Мия поддала экспрессии.
Если говорить о любви, то меня любит брат.
Я ужаснулась: неужели инцест? Мия утвердительно кивнула: инцест! Достала сумочку, извлекла письмо и зачитала несколько строк, адресованных ей, любимой женщине. От брата. Любимого мужчины.
Свернув пополам листок, она загнула пять сантиметров, уложила в почтовый конверт и опустила в модную сумочку. Клик-кляк. Замочек защёлкнулся.
Ну, что тут скажешь? Инцест!
Мия дёрнулась.
Не понимаешь?
Я помотала головой: не понимаю. Она стряхнула пепел в окно и снисходительно произнесла:
Любовь и секс это разные вещи. Любовь любовью, а секс нужен дополнительно. Для личного удовольствия.