В каждой шутке лишь доля шутки. А все остальное правда, и потому в прежние времена ее доверяли оглашать только шутам. Остальных она приводила либо на костер, либо на плаху. А в лучшем случае в сумасшедший дом.
И что в этой книге? Лелька ткнула пальцем в томик. Она хотела вернуть разговор из общих дебрей к конкретике, боялась, что Алю сейчас унесет, как не раз бывало с ней в последние годы их брака с Олегом. Собственно, из-за этого брак, в итоге, и развалился превращение жены из тихой хозяйственной мышки в пророчицу оказалось не по силам господину Завалишину, и он капитулировал. Сначала просто сбежал в недостроенный дом, а потом, решившись достроить, встретил Лелю. И понеслось.
Если вкратце, есть там некая Паша, в этом публичном доме, о котором роман написан. Она больна, Куприн рисует ее недуг как начало безумия, и пишет, что именно эта болезнь заставляет ее искренне и жадно отдаваться любому мужчине, кто бы ее ни выбрал. И что якобы в бордель она попала добровольно. Хозяйка ее из-за этого недуга балует всячески, оберегает. А Паша зарабатывает так много, что ее к обычным гостям даже и не выводят, она, как говорят теперь, ВИП-вариант. И что интересно, многие из ее постоянных клиентов в нее даже влюблены, пусть и на уровне «ниже пояса». А сама она в обычной жизни добрейшее существо, бессеребренница, мягка, приветлива, и очень старается наладить дружбу с товарками, которые ее несколько презирают за это невольное сладострастие.
Ты хочешь сказать, что Глаша больна психически?
Это вряд ли. Она слишком рассудительна для этого. Но, уверяю тебя, те же эскортницы, те, что зарабатывают бешеные бабки, они все как Паша. Точнее, как Глаша. Без искренней любви к тому, чем занят, успеха не будет. Это аксиома любого бизнеса. Да и любой жизни, в принципе.
Это, как с зеленым светофором? Леля, кажется, начинала понимать, зачем Аля все это рассказывает. Хочет обелить дочь. Нет, не обелить, просто дать понять, что Глаша в порядке, и что она живет так, как она хочет и может и не надо ей мешать.
Угу. Видишь ли, с определенного момента, мы, лицемерные существа, начинаем помнить только то, что долг детей помогать родителям, но забываем, что долг родителей не мешать детям. Отпустить их. Иначе они так никогда ничему и не научатся. Глаша молода, она вполне может вернуться к нормальной, моральной жизни..
Леля засмеялась. Алевтина погрозила ей пальцем, сделав «страшные» глаза.
Помоги ей, Лель. Не оставляй ее. Олег ей не помощник, Вадик тоже. Они мужчины. Ты помоги, если что. И не говори им, не надо.
Даже не собиралась. Ни сейчас, ни потом. И не скажу. А ты по врачам пройти не хочешь? Что-то больно мрачны твои речи.
Я там уже была. Пока ничего серьезного. Будет плохо я тебе скажу. А речи Под Богом все ходим, Лелик сегодня есть мы, завтра нет. На улицу вышел, на остановку встал, и тут пьяный мачо не ту ногу на педаль поставил и остановка всмятку, и ты туда же. А ничто не предвещало. Дорогу переходил и не перешел. Примеров бездна. Утром встал вечером лег, насовсем. Как там говорил Воланд на Патриарших: «Плохо не то, что человек смертен, плохо, что он внезапно смертен, вот в чем штука». Поэтому и прошу пригляди за ней. Она хорошая девочка. Вон и деньги, и по дому, и массаж мне делает безотказно. Ноги, шею. Шея очень болит последний год, и крестец еще. Сижу много. И стою. А уже нельзя после пятидесяти. После пятидесяти или ходить, или лежать. Стоять, сидеть противопоказано.
Аля повертела солонку в руках, поставила, снова взяла в руки.
И кстати, массаж она делает действительно хорошо. У нее руки большие, теплые. Когда массирует, они у нее словно нагреваются, от них прямо жар идет, будто печечки маленькие. Я порой даже целителей вспоминаю, тех, что наложением рук лечили в легендах да сказках. Может, это вообще как-то связано. Вот эта животность, эта страсть к тактильности, к осязательным ощущениям, схлестнутая с бешеной эмоциональностью, тягой к неизвестному, с отвагой безбашенной и любопытством, что сильнее страха. Может, это как оборотная сторона того, что ей еще не дано, может, судьба еще вывернет ее куда следует. Она и массажем могла бы зарабатывать не меньше, я думаю. У нее же не только техника, после ее рук, кажется, земля под ногами прочнее становится. У них на курсе была еще девочка, тоже руки чуть ли не как у хилера филлипинского, а в итоге ушла.
Почему?
Сказала, что терпеть не может трогать людей. Барьер. Канал эмоционально-тактильной связи с окружающим миром оказался закрыт.
А может, эти руки . Леля осеклась. Мысль была интересной, но слишком неприличной.
и там ей помогают, где она сейчас, ты хотела сказать? Аля внезапно рассмеялась. А что, все возможно. Но чаевые ей, действительно, отваливают порой просто громадные.
Ты, кажется, гордишься ею? вылетела из Лели еще одна искренняя бестактность.
Алевтина не смутилась, не возмутилась, только улыбнулась светло.
Я люблю ее, Лель. Она моя. Какая бы ни была. И она ведь никого не грабит, не убивает. Она не врет, не ворует. Если кого-то она и губит, так только себя. Но тут одно из двух или остановится сама или погибнет. Буду насильно останавливать уйдет от меня совсем, уедет, переедет. Тогда я и знать не буду, если что плохое случится. Нет уж. Пусть будет так, как есть. В конце концов, у нас в институте была одна. Дочка каких-то крупных чиновных лиц, мама где-то в сфере культуры, папа по налоговой части. Девица спала со всем факультетом, без разбору. Просто из любопытства. Бесплатно. Ну или почти на коньяк, который она любила, кавалерам тратиться все же приходилось. Думаешь, так лучше? Тут, в этом салоне за ними хоть какой-то присмотр. Кожно-венерический, по меньшей мере.
У Лели вытянулось лицо. Аля покачала головой.
Не обращай внимания. Это я себя так успокаиваю. Потому что, да, иногда хочется ее за волосы взять и башкой о стену, и орать дурниной, чтобы прекратила, чтобы бросила, надела «белый верх черный низ», и в институт, за парту. Но знаю бессмысленно. И посему только и остается, что изобретать парадоксы. По типу названия салона этого.
А как он называется?
«Рай на окраине»
Леля громко фыркнула и чуть не подавилась печеньем. Аля пододвинула ей стакан, где еще плескался чай. Леля помахала рукой, давая понять, что обошлось.
Ишь, как завернули! Неоднозначно
Скорее, многослойно. Начнем с того, что они и впрямь на окраине. На выезде из города. Там потише, понезаметнее. Места много, аренда дешевая. Хотя у них наверняка в собственности домик этот. Потом, рай, он ведь, если так можно выразиться, всегда на окраине на краю мира, вдали от суеты. Ну и наконец, просится еще мысль о том, что рай можно найти где угодно, даже на обочине, в степи, у черта на куличиках если очень постараться. Такой вот парадокс. И, как видишь, я ими тоже страдаю. А что делать?
Говорят, парадокс одна из форм истины.
Это правда, Лель!
Тогда ты все делаешь правильно. А про здоровье твое мы еще поговорим, не обижайся.
Леля посмотрела на часы.
Хочешь поехать? На ночь глядя? Оставайся, поедешь утром.
Не могу. Там Олег уже косточками моими мысленно похрустывает, отсюда слышу. Надо выдвигаться. Еще и пробки сейчас. Пока до трассы доползу, к полуночи подкатит.
Аля вышла в прихожую, включила свет. Несколько минут они молчали. Леля сосредоточенно натягивала сапоги, Алевтина смотрела в зеркало.
Ты меня услышала?
Леля подняла голову. Алевтина смотрела поверх ее головы. Лицо было бледным, губы обметаны, как в лихорадке. Там, на кухне, свет был жиденьким, темно-желтым и было незаметно, а здесь, под яркой лампой, ватт в 150, да еще и без плафона здесь это прямо бросалось в глаза.
«Совсем сдала», подумала Лелька, а вслух спросила:
Ты про что?
Я про Глашу. Я просила тебя..
.. присмотреть. Да, Аля. Я тебе, вот, крестом клянусь. Леля вытащила из-под свитера маленький крестик на тусклой, медной цепочке. Крестик был очень старый, края были словно обточенные, оплывшие, как восковые свечки перед алтарем в конце службы. Алевтина расширила глаза.