И воздев палец, торжественно провозгласила: «Себя нужно баловать!»
И рассмеялась лукаво.
Вернувшись из поездки, Лида обнаружила, что Николай опять сменил жильцов. Он их именно менял, когда они ему надоедали. Когда его утомляло бегать проверять не текут ли краны, и не взломал ли жилец замки на запертых комнатах, тогда он начинал вредничать и придираться по пустякам. Он начинал ходить к ним как на работу, и в урочное время и в неурочное. Они возвращались с работы или из гостей, и заставали его пьющим чай на оплаченной ими кухне, или спящим в одной из неиспользуемых ими комнат. Иногда он даже приводил с собой дружков или подружек ненадолго, впрочем, не так, чтобы потом сьемщики отказались платить при выселении, ради которого, собственно, это все и затевалось. Впрочем, на Николая желание вернуться в свою квартиру нападало нечасто и нерегулярно, чего нельзя было сказать о нынешней его «Алке», которую, на самом деле, звали Ларисой но он все равно звал ее Алкой, когда набирался до белых глаз. У нее, раз возникув, оно стало непременным условием ее существования. Ей ужасно хотелось обосноваться в его квартире и хозяйничать там, сколько влезет. А то, может, и замуж за него выйти, и прописаться, и оттяпать себе кусок, а может и всю даже вон он как пьет! Сдохнет, неровен час, а жилплощадь тю-тю, поминай, как звали. О том, что в квартире могли быть прописаны и другие люди, кроме Николая, Лариса не задумывалась. Он не рассказывал она не спрашивала. Каждый из них придумывал себе свою реальность и знать не хотел ничего о том, что могло бы ее разрушить. Черта эта была вполне общечеловеческой, только в их случае, глупость, вкупе с горячительными напитками, крайне усугубляла ситуацию.
Поползновения любовницы, в конце концов, стали настолько очевидны, что они всерьез разругались и Николай выставил Ларису вон из комнатки, которую снимал, а потом напился до полной отключки. Утром следующего дня, охая аки при смерти, и дрожа коленками, он дополз до маленькой кухоньки, где согнулась над кастрюлей горячего бульона хозяйка квартиры Александра Митрофановна, которую все звали баба Саня.
Супчику, милок? прогудела она неожиданно простуженным басом. Супчик, перво дело, когда с похмелюги
Давай, согласился дядя Коля. А то в глазах все зеленым отсвечивает.
Баба Саня налила ему супа в миску, сунула в руки деревянную ложку. Он изумленно уставился на щербатое дерево, а старуха ухмыльнулась краем заросшего старческой щетиной рта.
Ты, милок, ешь. Дерево, оно свою силу имеет. Поможет, не сомневайся.
На самом деле, секрет деревянной ложки был прост. Бабкин муж тоже пил когда-то, с перепою и умер. Но пока не стал совсем плохой, ложка ему и впрямь помогала, выручала по утрам тем, что была деревянная, нелакированная, и волей-неволей заставляла концентрироваться и непривычно, и вдруг рот занозишь. Человек собирался, как-то подтягивался весь, и похмелье отступало быстрее.
Поругались? участливо вопросила бабка.
Квартиру мою хочет себе забрать, шалава, буркнул Николай. Типа, давай поженимся, будем жить-поживать, я за тобой ухаживать буду, дом охорашивать. Ага, сейчас! Сначала женись, потом пропиши, а потом пожалуйте вон, Николай Степаныч, размечталась, корова сивая, как же, как же.
Ну, ты не спеши костерить, она, может, и правда к тебе с душой, нельзя сразу так надо посмотреть-проверить
Да чё ее проверять, вся как на ладони, ехидна зубатая.
А ты все ж не торопись. Ты и сам не слишком-то добер к людям вон, жильцы твои они тебе и денег платят и квартиру блюдут, а ты с проверками да подставами к ним ездишь. Ты к людям со злом, и к тебе другие так же. А вот если кому доброе сделаешь, то и тебе прибудет.
Николай махнул рукой досадливо, не удержался на табурете, и свалился в проход между стеной и столом.
А ты не махай мне тут, вскинулась бабка. Ишь, махальщик выискался. Не веришь? А вот увидишь так оно и будет. Надо только добро это не за спасибо делать, а просто потому, что хочется. От души оно идти должно, от нутра..
С Ларисой Николай помирился, но ссору ту в уме все равно держал. Поэтому и устроил очередной скандал своим жильцам, вдруг они с Лариской уже о чем-то сговорились? И снова развесил объявления, не особо впрочем, надеясь на скорый улов. Шел январь, только что отгремели девять выходных, народ был без средств, и готовился быть без оных, как минимум, до середины марта. Но на выплаты бывшей жене у Николая деньги были отложены, причем аж на полгода вперед, и он мог позволить себе подождать. В конце марта на его объявление, наконец, откликнулись.
С этого и началась та странная история, которая в итоге, сделала Николая не только богатым, но и хорошим человеком.
2. ЛИДА, СВЕТА, ИРАИДА. СТОЛКНОВЕНИЯ
Со Светой, «девочкой-веточкой», как называли ее за глаза столь хрупкой и тоненькой она была Лида познакомилась в супермаркете на проспекте, куда все жители окрестных домов ходили за продуктами и хозяйственной мелочью. Несмотря на гордую приставку, магазин был не очень велик; его собрат, кстати, вполне оправдывавший свое название, располагался не так уж далеко, чуть поближе к выезду из города и окружной дороге, но туда можно было добраться только на машине. Автобус один был, был он круговой, объезжал весь их район, останавливался буквально у каждого столба, но именно поэтому ждать его приходилось чуть не вечность, народу в нем было в часы пик не продохнуть, а после девяти вечера, он и вовсе почти прекращал движение. И если туда добраться, к этому супер-гипер-мега-магазину, на общественном транспорте было еще возможно, то обратно, с котомками и сумками (изобилие на полках неукоснительно соблазняло понабрать и что надо и чего не надо) обратно приходилось вызывать такси. Смысл скидок и бонусов, следовательно, утрачивался автоматически, и получалось, что выгоднее все-таки ходить в, так сказать, «урезанный формат»
Дело было летом, улицы и магазины кишмя кишели родителями и их детьми. Летом Лида ходила в магазин исключительно после девяти вечера, но сегодня, около полудня, позвонила баба Люся, сказала, что заедет обсудить очередную совместную статью, и Лиде пришлось бежать на проспект. Ее собственная выпечка, которую она предпочитала любой другой, была съедена накануне подчистую, печенье, найденное под пакетами с пшеном и рисом, оказалось тверже камня, и чая у нее тоже не было. Кончился. Пришлось отправляться. Она решила, пользуясь случаем, взять еще что-нибудь из молочки йогуртов каких-нибудь, или творожков. По штучке, чтобы не скисли, пока она пойдет обратно, от магазина к дому.
Было что-то около трех дня. Касса работала всего одна. Перед Лидой в очереди оказалась полная, одышливая тетка, лет сорока, она толкала перед собой продуктовую тележку на колесиках, там лежали продукты печенье, пакет молока, бутылка минералки, коробка сухих завтраков, пара упаковок с конфетами и батон. Девочка лет пяти, помогала маме выкладывать продукты на прикассовую ленту, сидя в этой же тележке, на корточках внутри нее, прямо посреди раскиданных по дну продуктов. На ногах у девочки были сандалии на толстой, грубо отстроченной подошве. Лида не выдержала.
Вы бы хоть сандалии с ребенка сняли, раз уж с ногами его в продуктовую тележку запихнули.
Ответом ей был затравленный взгляд кассирши, в котором читались одновременно благодарность, смирение перед судьбой, и осознание полной безысходности.
Тетка угрожающе развернулась, но увидев, что Лида выше ее на голову и куда лучше сложена, струсила и попыталась оправдаться:
А у нее сандалии, между прочим, чистые, застрекотала она на весь магазин, они совершенно чистые, она не пешком, между прочим, сюда пришла.