По зрелому размышлению, Уолденское озеро было идеальным местом для ведения дел, и отнюдь не из-за близости железной дороги или изобилия льда, тут были ещё и другие преимущества, которые, я думаю, можно было бы сохраниь в тайне очень удачное и выгодное расположение. Как ни странно, здесь по берегам нет болот, и поэтому климат не влажный и не гнилой, как бывает в заболоченных территориях. Это не Нева, болота которой нужно осушать или засыпать, хотя и здесь постройки самому приходится возводить на сваях. Существует опасение, что крупное наводнение при западном или северном порывистом ветре и ледоходе способно в одну минуту снести Петербург.
Поелику я начинал дело без всякого первоначального капитала, мой читатель, самом собой разумеется, разведёт руками в недоумении, откуда я взял средства на открытие своего дела. Повторяю, всё касаемое одежды, вызывающее такой ажиотаж в среде модников и столичных денди, меня мало волновало. Фундаментом моды в болшьших городах является свойственная всем двуногим тяга к новизне и зависть с приглядом к поведению других людей и желание не отстать и не казаться белой вороной среди серых воробьёв. Большинству мало интересны практические вопросы и доводы удобства и пользы.
Каждому, кто связал свою жизнь с реальным трудом, следует не забывать, что одежда должна служить, чтобы, во-первых, надёжно согревать и задерживать внутреннее тепло, аво-вторых, в том, чтобы элементарно скрывать нагое тело. И если есть аскетическое такое понимание предназначения одежды, то можно свернуть на работе горы, ограничившись своим обычным гардеробом.
Королевские пасынки, привыкшие одевать свои шитые наряды только по одному разу, даже если они сделаны величайшими в мире портными, всю жизнь приходится жить в аду в мире мучений, мозолей на ногах, и никогда им не испытать наслаждение носить удобную и ладную одежду. На деле короли всего лишь ламбрекены или плечики для вывешивания модного платья. Ведь не только мы приноравливаемся к своей одежде, она тоже приноравливается к нам во время носки, приторапчивается к росту, фигуре и нраву своего владельца, человек и одежда как бы идут к друг другу, и когда они нашли друг друга, расстаться с ней становиться сосершенно невозможно, как невозможно расстаться с верным другом или выношенными привычками или даже своим телом. Это ощущение сродства и удобства становится часто столь сильным, что мы начинаем беречь любимые наряды, и опасаясь расстаться ними, чиним и ухаживаем за ними, как врач ухаживает за телом пациента.
Мне и в голову не пришло бы считать человека с заплатами на одежде за низшее существо, более того, я никогда не замечал заплат на других людях, хотя понимал, как люди веками присматривались к одежде друг друга, считая, что по одежде можно судить о состоянии кошелька человека. Ни для кого не секрет, сколь много люди хлопочут о следовании моде, или, если это невозможно, хотя бы очистом, выглаженном платье. Люди вообще думают о чистой одежде много больше, чем о незапятнанной совести.
Увы и ах, но даже открытая прореха на заднице не свидетельствует о других пороках в человеке, кроме как об излишней непрактичности. Даже легкомыслие тут ни при чём, в конце концов никто не знает законов удачи, и даже самые смышлёные и талантливые люди порой щеголяют в дырявых штанах. В конце концов это зависит от характера сообщества, и в коррумпированном, бездарном и нечестном сообществе честному, талантливому человеку места скорее всего не найдётся, как бы он ни ни исходил жизненной активностью, пытаясь стяжать себе уважение и кусок хлеба. Я довольно часто мучил своих знакомых странными вопросами: Есть ли такое, ради чего они могли быв согласиться на заплату на заднице или дырку в кармане штанов, или заштопанную белыми нитками коленку? Среди них я не встретил ни одного, который бы ни считал, что такое возможно только в случае полностью загубленной будущности. Они с большей радостью согласились бы ползти в город с оторванной ногой, чем с заплатой на заднице.
Случись у джентльмена что-нибудь с конечностями, он полагает, что их можно починить, пришить, приклеить, а вот порвись у него в промежности штаны, это просто конец света, и ничего уже не поправить. В голове у него засело совсем не то, что существует в реальности, и он уважает совсем не то, что достойно почитания и уважения, но то, на чём зациклены люди. А люди недаром говорят, что в обществе встречают по одёжке. Мне кажется, что в этой мельтешащей толпе, окружающей нас, разумеется, изредка встречаются и люди, но в подавляющем большинстве сулчаев мы имеем дело с самодвижущимися сюртуками и брюками. Снимите с пугала его прикид, и оденьте его, или останьтесь совсем голым, и нарядите пугало в ваш модный смокинг и штучные клетчатые брючки, даю руку на отсечение, обыватели станут здороваться и жать руку скорее пугалу, чем вам. Без модной одежды вы сами для них пугало!
Давеча, гуляя вдоль кукурузного поля, я увидел швабру с сюртуком на плечах и шляпой поверху. Одного беглого взгляда достало, чтобы узнать хозяина фермы. Слишком долго он жил под открытым небом, чтобы не вылинять и не износиться. «Старина! сказал я про себя, Что-то ты иссяк с тех пор, когда я в последний раз видел тебя!». Мне вспомнилась давнишняя история о собаке хозяина, которая исходила визгами и лаем, увидев любого одетого человека, но совершенно преспокойно уступила дорогу голому убегающему вору. Интересно, а люди, сними с них одежду, вообще смогли бы разобраться со своим общественным статусом и сохранить в целости социальную пирамиду общества? Как бы они без одежды смогли считывать сигналы о материальном благосостоянии стоящего перед ними человека и выделять из них сливки общества. Мадам Пфейфер, одна из самиых увлечённых путешественниц и естесствооткрывателей, наконец смогла достичь Азиатской России и тут же сочла нужным переодеться, ибо это было нужно, как она призналась, потому, что «оказалась в цивилизованной стране», где о состоятельности человека судят по платью. Что спорить, даже в нашей донельзя «демокератической» Новой Англии лшюбой нувориш, случайно обретя богатство и его зримые атрибуты поместья и экипажи, сразу же получает всеобщее уважение.
Однако те, которые с таким пиететом воздают богатству нуворишей, хотя их невероятно много в испорченной социальной среде, при пристальном взгляде оказываются дикарями, и их счастье состоит лишь в том, что у сообщества не хватает фантазии и времени послать к ним строгого миссионера с распятием и дубинкой. Итак, потребность в нарядах породила искусство кройки и шитья, и выдумало моду, сделал процесс кройки и шитья бесконечным и бессмысленным.
Надо заметить, что когда человеку наконец попало в руки стоящее дело, и он увлёкся им, ему для этого новые смокинги не нужны. Для серьёзной работы скорее подойдёт старый костюм, извлечённый даже из бабушкиного сундука, сто лет пылившегося на чердаке. Герой больше поносит старые башмаки, чем его лакей, который не будет их беречь (Интересно, были ли у истинных героев мировой истории лакеи?), а на худой конец более древняя одежда, чем старые башмаки- голые ступни, послужат любому хозяину гораздо дольше любых башмаков. Голыми ступнями тоже можно пользоваться очень эффективно.
Только завсегдатаям балов и законодательных собраний потребно менять костюмы как перчатки, столь же часто, сколь их лживая планида требует им менять свою сущность. Но коль мой сюртук, штаны, шляпа и ботинки не требуют каши и в них можно добрести до божьей исповеди, то ещё рано от них избавляться можно носить, не так ли? Но есть ли тот, кто на самом деле способен пойти на то, чтобыв донашивать свою одежду до конца, пока ткань не распадётся на ворс, а не вовремя наделить в качестве благотворительности этой одеждой какого-нибудь бедного паренька, и не задаваться вопросом, не подарит ли он мой дар ещё кому-нибудь, кто ещё беднее его, или, возможно, богаче, поскольку он готов обойтись меньшим?