Жюль Верн
Россказни Жана-Мари Кабидулена
Глава I
ВЫХОД В МОРЕ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ
— Ну что, капитан Буркар, значит, и сегодня выход в море откладывается?
— Да, месье Брюнель. Более того, боюсь, мы не сможем выйти ни завтра, ни даже через неделю.
— Это досадно…
— Очень досадно, — покачал головой месье Буркар. — Чтобы прибыть к месту охоты в благоприятное время, следовало бы сняться с якоря еще в конце прошлого месяца. Вот увидите, англичане и американцы нас обойдут.
— И все из-за того, что не хватает двух членов экипажа?
— Именно, месье Брюнель… Без одного из них я просто не могу обойтись, без другого в конце концов обошелся бы, если бы не требования корабельного устава.
— И этот другой, вероятно, бочар? — спросил месье Брюнель.
— Нет, можете поверить, нет. На моем судне бочар так же необходим, как рангоут, руль или компас; ведь в трюме две тысячи бочек!
— А сколько человек на борту «Святого Еноха»?
— Тридцать два, месье Брюнель. Однако при полной команде полагается тридцать четыре. И мне, видите ли, гораздо нужнее бочар для лечения бочек, чем врач для лечения людей! Бочки — это такая штука, которая все время требует ремонта, в то время как люди… они ремонтируют себя сами… И вообще, кто же в море болеет?
— Да, на таком свежем воздухе болеть грешно, капитан Буркар… и все-таки иногда…
— Конечно, месье Брюнель, на борту и сейчас есть один больной.
— С чем вас и поздравляю, капитан. Но что вы хотите, корабль есть корабль, здесь все подчинено морскому уставу. Когда экипаж насчитывает определенное количество офицеров и матросов, на борту должен быть врач… так положено… А у вас его нет.
— И именно поэтому «Святой Енох» все еще в порту, а не на траверзе[1] мыса Сан-Висенти,[2] где ему следовало бы сейчас быть.
Эта беседа между месье Брюнелем и капитаном Буркаром имела место часов около одиннадцати в гаврском[3] порту между семафорной мачтой и стрелкой.
Эти двое, один — капитан каботажного плавания,[4] ставший офицером портовой службы, другой — командир трехмачтового судна «Святой Енох», знали друг друга с незапамятных времен.
Эварист-Симон Буркар, пятидесяти лет от роду, имел заслуженную репутацию отличного моряка в гаврском порту, где приписано его судно. Холостяк, без семьи, без близких родственников, с юных лет на морской службе, он прошел все ее ступени, от юнги до капитана.
Совершив не одно плавание в звании лейтенанта, потом старшего офицера на торговых судах, этот морской волк уже десять лет командовал китобойным судном «Святой Енох», он владел им вместе с фирмой братьев Моррис.
Отличный моряк, одновременно осторожный, отважный и решительный, Буркар, в отличие от многих своих коллег, был неизменно вежлив, никогда не ругался и отдавал приказы с отменной учтивостью. Конечно, обращаясь к марсовому,[5] он вряд ли говорил так: «Возьмите на себя труд отдать рифы фор-брамселя!» — или, обращаясь к рулевому: «Будьте так любезны, право на борт!», но считался едва ли не самым вежливым капитаном дальнего плавания.
Следует, кроме того, отметить, что в плаваниях ему неизменно сопутствовала удача. И ни у офицеров, ни у матросов никогда не было повода для жалоб. А следовательно, если на этот раз экипаж «Святого Еноха» не был укомплектован, то это отнюдь не было признаком нежелания моряков служить под началом капитана Буркара.
Месье Буркар и месье Брюнель остановились около металлической опоры сигнального колокола на полукруглой площадке в конце мола.[6] Мареограф[7] показывал самый низкий уровень отлива, и на сигнальной мачте не было ни флага, ни вымпела. Ни одно судно не готовилось покинуть порт или, напротив, войти в гавань.[8] Глубина на фарватере[9] была столь мала, что воды не хватило бы даже для рыбачьего баркаса. А потому любопытные не толпились на пристани, как это бывает в момент прилива. Корабли из Онфлера, Трувиля, Кана и Саутгемптона стояли на своих швартовых бочках.[10] До трех часов пополудни во внешней гавани не будет никакого движения.
Устремленный вдаль взор капитана Буркара блуждал по обширному пространству между далекими возвышенностями Уистреама и маяками на утесах Ла-Эва. Погода стояла пасмурная, небо затянуло высокими сероватыми облаками. С северо-востока дул легкий прихотливый ветерок, вероятно, он будет крепчать, как только начнется прилив.
Несколько кораблей пересекали бухту,[11] одни несли к востоку наполненные ветром паруса, другие прочерчивали пространство темными клубами дыма. И месье Буркар провожал завистливым взглядом своих более удачливых коллег, уже покидавших порт. Само собой разумеется, он высказывался по этому поводу весьма благопристойно и даже на таком расстоянии никогда не позволил бы себе употребить выражения, которые на его месте произнес бы с досады почти всякий морской волк.
— Да, — сказал он месье Брюнелю, — эти достойные люди уже плывут, подгоняемые попутным ветром, а я все еще в порту и не могу отчалить! Иначе как невезением это не назовешь, такого со «Святым Енохом» еще не случалось…
— Раз уж не удается выйти в море, месье Буркар, придется запастись терпением, — посмеиваясь, ответил месье Брюнель.
— Что я и делаю вот уже две недели! — с горечью воскликнул капитан Буркар.
— У вашего корабля хорошая оснастка,[12] и вы быстро наверстаете потерянное время… Одиннадцать узлов[13] при хорошем ветре, это ведь немало! А скажите-ка, месье Буркар, доктор Синокэ все еще не поправился?
— Увы, нет! Наш славный доктор по-прежнему болен! Вообще-то ничего серьезного, но ревматизм приковал его к постели не на одну неделю! Кто бы мог ожидать этого от человека, для кого море — дом родной. За последние десять лет мы избороздили с ним Тихий океан вдоль и поперек.
— А может быть, — осторожно предположил портовый офицер, — именно в этих странствиях он и заработал себе хвори?
— Скажете тоже! — решительно возразил месье Буркар. — Заработать ревматизм на борту «Святого Еноха»! А почему бы не холеру или желтую лихорадку? Как подобная мысль могла прийти вам в голову, месье Брюнель?
И месье Буркар изумленно развел руками, потрясенный такими несуразными словами. «Святой Енох»… так превосходно оснащенный, такой удобный и непроницаемый для сырости корабль! Ревматизм! Его скорее можно схватить в зале ожиданий мэрии или в салонах супрефектуры, чем в кают-компании![14] Ревматизм! А почему же тогда его нет у капитана? Ведь он не покидает свой корабль ни во время заходов в порты, ни когда стоит на якоре в Гавре… Квартира в городе? Зачем, когда на борту есть каюта! И он не променяет корабль на самый комфортабельный номер в отеле «Бордо» или в «Терминюсе»… Ревматизм! У него и насморка-то сроду не было! Да и когда это вообще на «Святом Енохе» кто-нибудь чихал?