Вы лучше освободите меня, все равно ничего от меня не дождетесь…
Майор сел на свое место за столом, достал и положил перед собой стопку бумаг, отвинтил автоматическую ручку и приготовился писать.
– Вы можете сказать, с какой цели приехать в Западный Берлин? – спросил он вдруг.
– Разве это воспрещается?
– Вы будете отвечать мой вопрос. Итак, зачем вы приехал в английскую зону Западной Берлин?
– Прогуляться, посмотреть, как живут люди.
– Неправда, вы есть советский разведчик и приехал сюда для шпионаж, – отчеканил майор. – Вы будете отвечать перед военный суд, как шпион, и за раненый английской солдат.
– Еще что выдумаете? – Сердюк зло посмотрел на следователя. – Никакой я не разведчик и никогда им не был. Сочиняете всякие небылицы, чтобы утопить невинного человека, а еще кичитесь своей культурой, свободой личности. Неужели родина Шекспира и Диккенса дошла до такой жизни?
– Вы сейчас ошень… как это слово? – Майор задумался. – Возбужден, – радостно воскликнул он наконец. – Вам надо покой, стакан хороший вино, сигарет и большой сон. Я совсем не желайт ссориться с вами, хочу быть друзья. Будем говорить другой раз.
Отношение к Сердюку заметно изменилось. К завтраку, например, подали кусок мяса с жареным картофелем, бокал джина и пять штук сигарет. Сердюк приписал такую щедрость воскресному дню, полагая, что у англичан, видимо, принято так потчевать арестантов по воскресеньям. Однако не прошло и получаса, как снова открылось окошко, и на этот раз солдат протянул ему две объемистые книжки и пачку сигарет, отнятых у него во время обыска. Сердюк радостно схватил книги, сел на табуретку и стал их перелистывать. Первая книга оказалась библией на английском языке. Вторая – альбом полупорнографической графики. Отложив книги, Владимир Терентьевич громко выругался: «Вот мерзавцы, издеваются над человеком».
В понедельник, во время очередного допроса, майор вел себя с Сердюком необыкновенно приветливо. Он сперва осведомился о его самочувствии, потом стал рассыпаться в любезностях, говоря о том, что господин Сердюк очень ему симпатичен и он искренне сожалеет о том, что служебные обязанности заставляют его вести допрос, вместо того чтобы приятно побеседовать с таким культурным человеком, а еще лучше вместе повеселиться. Ларчик открылся очень просто, когда майор сказал:
– Почему нам не провести с вами немного веселый вечер?
– Что вы, господин майор, какое тут веселье в моем положении?
– О-о, это ничего. Мы просить парикмахер немного побрить, а вечером я вас вызывать, солдат отпустить и вместе хороший ночной клуб. Вы согласен?
– Раз вы так настаиваете, можно и повеселиться. Только учтите, у меня нет западногерманских марок.
– Вы о марках не думать. Можно иметь большой надежда, что господин Сердюк не думать удрать?
– Нет, конечно, зачем я стану удирать? При этом вы свободно застрелите меня или, не имея других оснований, засудите за побег. Не беспокойтесь, я ведь не только города, даже названия улиц не знаю.
– Очень, очень хорошо, – майор, кажется, остался доволен ответом Сердюка.
Вечером все было разыграно как по нотам. Сперва им занялся парикмахер, потом его повели в кабинет майора, тот отпустил часового и подмигнул Владимиру Терентьевичу: все, мол, в порядке.
Майор был одет с иголочки. Темный элегантный костюм, в верхнем кармане белый платок. Яркий галстук в полоску, лакированные туфли.
На заднем сиденье машины их ждала какая-то женщина.
В ночном клубе они сели за столик недалеко от эстрады. В большом, сильно прокуренном сумеречном зале на столиках в цветных абажурах горели свечки. Сердюк украдкой разглядывал даму, которую только здесь представил ему майор, добавив при этом, что мадемуазель Жозефина «немного говорит русский».