Визит очумелой дамы - Наталья Александрова

Наталья АЛЕКСАНДРОВА

* * *

Я нажала на кнопку звонка и держала ее очень долго. Хулиганила я от безысходности: страшно не хотелось тащиться куда-то еще с тяжелой сумкой. Да и идти-то, откровенно говоря, мне было некуда, эта квартира на Рубинштейна – мой последний шанс. На часах шесть вечера, мобильник мой окончательно разрядился, да к тому же сегодня пятница, так что вряд ли я застану дома кого-то из друзей. Летом мои друзья предпочитают развлекаться не в пыльном городе, а на лоне природы. Если не удается срубить капусты на приличный отдых где-нибудь за границей, то уж на уик-энд-то все точно намыливаются куда-нибудь на дачу в отсутствие предков.

Я отняла руку и внимательно прислушалась. За дверью царила могильная тишина. Я злобно пнула ногой дверь и подхватила сумку. Не сидеть же на вонючей и грязной лестнице! Покурю внизу, в скверике, там хоть солнышко светит и свежий ветерок…

И вот, когда я отшагала вниз уже два пролета, наверху, на шестом этаже, раздался звук открываемой двери. Мигом я взлетела назад и застала такую картину: Луша, обернутая в розовое махровое полотенце, удивленно высунула голову из приоткрытой двери.

– Машка! – обрадовалась она. – А я открываю дверь – никого нету, думала – глючит…

Луша обожает вставлять в свою речь молодежные словечки, она говорит, что это придает речи живой оттенок.

– Звоню, звоню, – ворчала я, затаскивая сумку в прихожую, – ты чего так долго не открывала?

– В душе была, – оправдывалась Луша, – вода шумит, вроде слышала звонок, да пока полотенце нашла…

Действительно, с нее капала вода прямо на мою сумку, потому что прихожая в Лушиной квартире не больше стенного шкафа. Она подхватила мокрое полотенце и юркнула в дверь. Кухня у Луши почти такая же крошечная, как прихожая, да еще от нее отгорожены так называемые удобства – закуток, где едва помещается унитаз и эмалированное корыто с подвешенным резиновым душем. Квартира у Луши однокомнатная, но зато эта самая одна комната имеет весьма причудливую форму и площадь больше тридцати метров. В детстве я набивала себе бесчисленное количество шишек, потому что, чтобы попасть в комнату из кухни, нужно спуститься на три ступеньки вниз.

Сейчас я благополучно преодолела эти ступеньки и грохнула сумку на пол, после чего в изнеможении плюхнулась на диван, где прорвавшаяся гобеленовая обивка была стыдливо прикрыта ярким разноцветным покрывалом. Я придирчиво исследовала покрывало и обнаружила небольшую прореху, тщательно, впрочем, заштопанную.

Луша появилась очень скоро, в темно-красном махровом халате с капюшоном. Увидев халат, я удовлетворенно улыбнулась – отличная вещь.

– Нравится? – правильно истолковала Луша мой взгляд.

– Тебе очень идет, а в чем подвох?

– Как обычно. – Она повернулась. Один карман был не то чтобы порван, а прожжен.

– Кто-то очень умный положил в карман сигарету, забыв ее потушить, – прокомментировала я.

Луша покупает себе одежду и все вещи исключительно в секонд-хэнде, иначе на пенсию не прожить. Забыла сказать, что Луша – моя двоюродная бабка с отцовской стороны. Лет ей уже за семьдесят, но она всем говорит, что ей шестьдесят восемь. По паспорту звать ее Лукреция (!) Николаевна, но все называют просто Лушей.

Луша – мой личный код спасения 911, только у нее я могу найти полное понимание и помощь в любой критической ситуации. Сейчас как раз такой случай. Впрочем, неприятности со мной происходят довольно часто – такая уж, видно, я невезучая уродилась.

– Ой, Машка, – воскликнула Луша, – а я сразу и не заметила, что ты перекрасилась!

– Это шампунь оттеночный, скоро смоется, – вяло ответила я.

Для чего мне понадобилось перекрашиваться в рыжий цвет, сама не знаю. Захотелось, видите ли, поменять имидж, удивить Генку. Удивила, прямо скажем, я его не очень сильно, вот он меня удивил – это да! Но о грустном после.

Луша между тем рассмотрела сумку, потом перевела вопросительный взгляд на меня.

– Снова ты за старое? – спросила она без тени неудовольствия. – Опять ушла из дома?

– А если меня выгнали, – завелась я, – если они спят и видят, чтобы я вообще исчезла с горизонта окончательно и бесповоротно?

– Ты ошибаешься, – мягко сказала Луша, – сейчас ты расстроена и не можешь рассуждать здраво. Мы обязательно поговорим об этом, только когда ты успокоишься.

– Успокоишься тут, как же! – бубнила я. – Хорошо еще тебя дома застала, а то хоть на вокзале ночуй! Чаю выпьем? Я по дороге печенье купила…

– Чаю-то выпьем, – отозвалась Луша, – только рассиживаться некогда. Нам скоро уходить.

Мне никуда не хотелось тащиться в этот вечер. Хотелось сидеть дома, пить холодное сухое вино и жаловаться Луше на судьбу. Но не тут-то было! Моя тетка (забыла сказать, что Луша считает себя моей теткой, хотя на самом деле она была теткой моему покойному отцу, причем не родной, а двоюродной) – человек с активной жизненной позицией. Не подумайте, что она, как многие пенсионеры, просиживает вечера перед телевизором, причем смотрит исключительно политические ток-шоу и новости, а по утрам делится с соседками на лавочке своим мнением. Телевизор у Луши есть, но работает очень редко, потому что хозяйка редко сидит дома. Луша обожает ходить на всяческие встречи и презентации, на выставки и концерты. Она с приятельницами, такими же немолодыми дамами с активной жизненной позицией, откуда-то добывает билеты со скидкой и бесплатные приглашения. Обычно все время у Луши расписано по минутам, как будто она не бедная пенсионерка, а директор крупной фирмы. Вот и сейчас она нетерпеливо взглянула на часы и объяснила, что ее приятельница Валентина Леонтьевна, которая всю жизнь проработала распространителем театральных билетов, не утеряла профессиональных навыков, а скорее всего, у нее остались какие-то связи. Так вот, на сегодняшний вечер она выцарапала два приглашения на презентацию в Дом кино. Фильм очень скандальный, о нем много спорили в печати и поговаривают даже, что в Москве могут запретить премьеру.

– Ну уж, – усомнилась я, – чтобы в Москве да что-то запретили! Я тебя умоляю!

Луша не стала со мной спорить, но продолжала дальше, что Валюше не повезло, потому что именно сегодня ей подсунули внука. И никак нельзя было отвертеться. Так что билет пропадает. И тут как раз очень кстати подвернулась я. Так что все отлично, мы еще успеем попить чаю с моим печеньем и отправимся на презентацию.

– Отменяется, – устало вздохнула я, – мне нечего надеть на твою шикарную презентацию.

– Ну, я не думаю, что нужно прикинуться очень уж шикарно, – с сомнением заговорила Луша, – это же не прием для «новых русских»! Народ там будет всякий, надень костюмчик какой-нибудь.., проскочим.

– Нет у меня ничего!

Поскольку в голосе моем слышались слезы, Луша снова внимательно на меня посмотрела, потом раскрыла сумку и принялась выкладывать вещи на диван. Основную тяжесть сумке придавал кассетный магнитофон. Была там еще пара не новых кроссовок, джинсы и тапочки. А также шорты, несколько маек и еще купальник, тоже далеко не новый.

– Да уж, – пробормотала Луша, рассмотрев все это богатство, – ты что – отдыхать на турбазе собралась? Или сельским хозяйством заниматься? В таком бикини только грядки пропалывать, больше никуда не выйдешь!

– Я же говорила, – буркнула я и отвернулась.

Все приличные вещи остались у Генки. Но сейчас мне совсем не хотелось рассказывать Луше, как я пришла поздно ночью и застала в Генкиной квартире, в постели, которую до недавнего времени считала нашей общей, постороннюю белобрысую девицу.

Я сейчас работаю на выборах. То есть подрабатываю, вообще-то я заканчиваю институт. Ожидалась срочная работа – подсчеты, и я сказала Генке, что задержусь допоздна и останусь ночевать у подруги. Но мы закончили до закрытия метро, и я на свою беду решила ехать к нему. И приехала. И увидела. Место мое было занято, причем плотно – девица была не толстая, но высоченная, с дивана ноги торчали. Драться с ней я не стала – зачем? Генке я хотела надавать по морде, но сделать это не так просто – в нем росту метр девяносто, и весит он порядочно, еще сам мне плюх насовал бы… Я только разбила зеркало в прихожей и спустила в унитаз всю девкину косметику – сумочка ее стояла в прихожей. Косметика была жутко дорогая, девица орала на меня с дивана, прикрывшись простыней. Не могла же я в таких условиях собирать вещи, просто развернулась и ушла.