Аннотация: Почти всю жизнь знаменитая писательница пани Иоанна прожила в тесной квартирке на четвёртом этаже, в старом доме без лифта, с шумными соседями. И вот наконец-то она переехала в уютный особняк. Наслаждаться бы ей там тишиной и комфортом, но как бы не так. Прямо у дома пани Иоанны, на её собственной помойке обнаруживается труп рыжеволосой женщины. Очень быстро выясняется, что убитая — известная журналистка, а в прошлом — прокурор. И репутация у бывший прокурорши при жизни была о-го-о-го! Больше всего покойная Барбара Борковская любила заявиться в какое-нибудь публичное место и закатить там пьяный дебош, ещё она обожала брать взятки и оскорблять приличных граждан. Вот и к пани Иоанне журналистка-прокурорша направлялась с целью учинить безобразный скандал. Писательница наверняка бы возглавила список подозреваемых, если бы не одно маленькое «но». Пока на помойке валялся труп одной Барбары Борковской, в городе объявилась другая Барбара Борковская — живая и здоровая. Донельзя заинтригованная пани Иоанна решает раскрутить странную историю, за которой стоит банальный бабский мотив. И это ей удаётся с блеском: пока полиция совершает ошибку за ошибкой, пани Иоанна выясняет правду про рыжих двойников и с ужасом понимает, что все нити тянутся к её старому дому…
---------------------------------------------
Иоанна Хмелевская
Бабский мотив
(Пани Иоанна — 19)
* * *
— Послушай-ка, — с порога заявила Мартуся, вернувшись с деловых переговоров. — На твоей помойке под ивой валяется какая-то баба.
Это ведь у тебя там помойка, да?
Я посмотрела на иву. Начинало темнеть.
— Теоретически — помойка, хотя с мусорщиками я пока не договорилась. А что?
— Я же говорю: там баба валяется.
— Ну и что?
— Может, сделать что-нибудь? Вдруг она пьяная?
Смысл её слов до меня по-прежнему не доходил, очень уж я была сердита.
— И что дальше? Тебе её жалко, что ли?
Пусть себе протрезвеет в зелёных кущах. Никто её там не задавит… Она вдоль валяется или поперёк?
Мартуся рассеянно огляделась в прихожей, повесила сумку на вешалку, закинула на шкафчик стопку папок и сменила свои туфельки на мои шлёпанцы.
— Скособочившись. Этак геометрически. Вообще-то на проезжую часть она не высовывается.
Слушай, а тебя что, это вообще не трогает? В конце концов, твой же дом, твоя ива, твоя помойка!
— Ничего иве не сделается. А вот насчёт бабы…
Я задумалась. Не будь я так зла по самым разным причинам, повела бы себя как нормальный человек. Но злость во мне просто кипела, я ненавидела весь мир, бабу, даже собственную иву, которая, ей-богу, в жизни мне ничего плохого не сделала. Правда, один раз попыталась выколоть глаз, но тут уж я сама виновата.
Мартуся неуверенно переминалась на пороге кухни.
— Может, сходить посмотреть на неё поближе? А то потом скажут, что у меня галлюцинации всякие. Если бы она лежала на моей помойке, я бы в окошко хоть выглянула.
— В окно помойку не видно. Ну ладно уж, пойду гляну.
И тут меня осенило:
— Слушай, я её сфотографирую! На всякий случай. Чтобы про меня тоже потом не говорили насчёт галлюцинаций, к тому же хватит с меня чужих машин у моего забора. Где фотоаппарат?
Мы выскочили на улицу как были — в тапочках. К счастью, погода стояла сухая, а до помойки от калитки было метров десять. Фотоаппарат я настроила на ходу.
Действительно, у моего мусорного сарайчика лежала скорченная фигура, на первый взгляд — женщина. В чёрных брюках.