Аннотация: Ихара Сайкаку зорко подмечал новые черты человеческих характеров, формировавшихся в его время. Ловкость, сметливость, предприимчивость помогали подниматься по социальной лестнице. Особенно поражающим было развитие таких черт в женщине. Сайкаку создает тип предприимчивой обитательницы «веселых кварталов», который можно сопоставить с образом Молли Флендерс из одноименного романа Дево. Сайкаку раскрывает — впервые в японской литературе — внутренний мир гетеры, ее мысли, и чувства, рисует ее судьбу.
---------------------------------------------
Ихара Сайкаку
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Люди навещают тайное убежище былой красавицы
и слушают повесть о ее любовных приключениях.
Сколько ни слушай, не наскучит.
На горе Хигасияма[1] , где цветут вишни, пляшет столичная танцовщица.
Ни одна женщина в стране
не сравнится с ней красотой!
Несравненную красавицу
продают князю
за двести рё серебром.
Тот, кто видел прекрасную новую гетеру
в Симабаре, уже не захочет смотреть
ни на пурпурные листья клена,
ни на полную луну,
ни на одну обычную женщину.
Содержание первой части
ТАЙНОЕ УБЕЖИЩЕ СТАРУХИ
Я навещаю одну женщину, молва о которой некогда шумела в столице.
Она рассказывает повесть своей жизни,
полной любовных похождений.
ЮНАЯ ТАНЦОВЩИЦА НА ПИРАХ
Когда зацвели первые вишни возле храма Киёмидзу[2] ,
прекрасная девушка исполнила танец
посреди круга, отгороженного занавесом.
Откуда она родом? Кто ее родители? Не знаете ли вы ее? -
Это такая-то с удицы Гион[3] .
Ее хоть сейчас может купить каждый, кто захочет.
НАЛОЖНИЦА КНЯЗЯ
Девушку из хорошего рода нельзя взять в наложницы
всего на тридцать дней, но все же и ей приходится
искать себе хозяина в заботах о будущем.
Она не может стать игрушкой на время…
Увы! Увы! Может и она, стоит только пожелать.
КРАСАВИЦА ГЕТЕРА
Новая гетера затмевает всех красавиц столицы.
Обычаи тайфу[4] из веселого квартала Симабары бесспорно хороши,
но чистосердечная исповедь
раскрывает горестные тайны.
Тайное убежище старухи
«Красавица — это меч, подрубающий жизнь», — говорили еще мудрецы древности. Осыпаются цветы сердца, и к вечеру остаются только сухие ветки. Таков закон жизни, и никто не избегнет его, но порой налетит буря не вовремя и развеет лепестки на утренней заре. Какое безрассудство — погибнуть ранней смертью в пучине любви, но никогда, видно, не переведутся на свете такие безумцы!
В седьмой день первого месяца случилось мне пойти в Сагу, к западу от столицы[5] . Когда я переправлялся через Умэдзу — реку сливовых цветов, губы которой точно шептали: «Вот она — весна!» — встретился я с двумя юношами. Один из них был красив собой, щегольски одет по моде, но изнурен и смертельно бледен. Казалось, истерзанный любовной страстью, он клонился к скорому концу, проча старика отца в свои наследники.
Юноша говорил:
— Мое единственное желание на этом свете, где я ни в чем не знал недостатка, — чтобы влага моей любви никогда не иссякала, как полноводное течение этой реки.
Спутник его в изумлении воскликнул:
— А я желал бы найти страну, где не было бы женщин! Туда хотел бы я укрыться, там в тишине и покое продлить свои дни и лишь издали следить за треволнениями нашего времени.
Мысли их о жизни и смерти были так далеки друг от друга, как долгая жизнь непохожа на короткую.
Юноши спешили вперед, точно гнались за несбыточными снами, и не помня себя вели яростный спор, как в бреду. Дорога, не разветвляясь, вилась вдоль берега реки.