«Искать свидетелей, – отметил про себя Борис Теплов. – Опросить всех жителей окрестных домов».
Дохлый номер! Во-первых, любителей утренних пробежек и прогулок с собаками опросили сразу же – и получили в ответ только то, что никто никого не видел. Во-вторых, в этом районе проживает немало представителей элиты, а они терпеть не могут беспокойства со стороны милиции, пусть даже речь идет о смерти их бывшего собрата. Великанов погиб – ну так что же, а живым надо жить. Если бы речь шла о маньяке, который мог покуситься на их драгоценные жизни, – ну, тогда они расщедрились бы на помощь! Но Великанова, по утвердившимся слухам, убили из-за разборок в сфере пластической хирургии, а это дело частное, а значит, беспокоиться не о чем.
В шестой раз прогулявшись от пруда к выходу из парка, Борис Теплов наконец покинул его пределы.
И тут его поджидало открытие. Точнее, намек на открытие, который мог никуда не привести. А мог дать очень и очень многое... Сразу возле выхода из парка стояла палатка, украшенная изображениями детишек и зверушек, с надписью «Мороженое». За темным окном проглядывалась фигура продавщицы, которая куксилась, свернувшись в три погибели и уткнув нос в воротник зимней куртки, среди своего товара, не пользующегося высоким спросом, когда вокруг и без мороженого жуткая холодрыга.
– Девушка, а девушка, – постучал в окошко Теплов, причем выражение его лица сделалось еще более идиотически-сосредоточенным, чем всегда. Едва девушка, оказавшаяся китаянкой неопределенного возраста, отворила в ответ на стук окошко, в проем всунулось служебное удостоверение в развернутом виде. Китаянка так испугалась, что, неведомо с какой стати, вручила Теплову шоколадный пломбир. Опасаясь обвинений во взяточничестве, деньги за пломбир Теплов тут же отдал и, расспрашивая продавщицу, от какой организации она работает, с которого часа начинает рабочий день и кто ее сменщица, поневоле грыз до такой степени застывший, что почти уже несладкий, мороженый кирпич на шершавой палочке. Никакого удовольствия не получил, только еще сильнее замерз, но это издержки службы, и из-за этого переживать не приходится.
К счастью для майора Теплова, его законное торжество не было омрачено необходимостью предъявлять Глебову свидетельницу, плохо говорящую по-русски. Выяснилось, что в день убийства Великанова в палатке «Мороженое» дежурила продавец-кассир Клавдия Барыгина. Правда, она оказалась еще более робкой и запуганной, чем китаянка. Имя «Клавдия Барыгина» приводит на ум огромную толстомясую бабищу с громким голосом и борцовской фигурой, а продавщица мороженого выглядела худой и какой-то захиревшей, как комнатное растение, оставленное без воды. Маленький рост, тощие ручки, тощий пучок волос, собранных на затылке. Глебов обращался к ней ласково, точно к ребенку, и все равно она от каждого его вопроса бледнела, вздрагивала и отвечала с большой задержкой. Присутствовавший при допросе Теплов вспомнил, что, когда он учился в начальной школе, у него в классе была чем-то похожая на эту Барыгину Люба Шильнова, которая не могла отвечать у доски – ее буквально парализовывало, и она не в состоянии была издать ни звука. Из-за этой особенности Шильнова постоянно получала плохие отметки. Может быть, Клавдия Барыгина тоже плохо училась и поэтому пошла продавать мороженое?
– Так, значит, вы любите смотреть в окно на рабочем месте? – спрашивает Георгий Яковлевич.
Барыгина посмотрела на него такими расширенными почерневшими глазами, точно ее собираются арестовать за нарушение трудовой дисциплины.
– Не стесняйтесь, – уговаривает ее Глебов. – Это естественно: чем вам еще заниматься... Так смотрели вы в окно или нет?
Поразмыслив, Клавдия робко кивнула.
– И в то утро тоже?
Снова кивок – с задержкой, отсроченный.
– И кого же вы видели?
Клавдия надолго задумалась, глаза ее сделались стылыми, как у дохлой рыбины, – точь-в-точь Люба Шильнова у доски. Глебов стал медленно свирепеть, но – профессионал! – стал только внимательнее и ласковее...
В общем, путем нечеловеческих терзаний от Клавдии Барыгиной удалось добиться, что в день убийства она видела молодого, примерно двадцатидвухлетнего блондина с распущенными волосами до плеч, одетого в кожаную куртку желтого цвета, выбегавшего из парка. Это было в восемь часов двадцать пять минут – Клавдия как раз взглянула на часы, решив, что если люди так резво побежали в направлении ближайшей станции метро, значит, скоро девять. После установления этого факта по барыгинским показаниям стали составлять фоторобот спешившего мужчины. Как ни странно, при составлении фоторобота Клавдия повеселела, сделалась смелее и раскованнее. Может быть, этому способствовала темнота. А может быть, свидетельница решила, что самое страшное осталось позади...
Фоторобот был размножен и направлен во все отделения милиции страны. Теперь личико убийцы красовалось повсюду на стендах с надписью «Их разыскивает милиция».
– Вот надорвутся рядовые сотрудники! – доверительно сообщил Теплов Аркадию Силкину. – По нашему фотороботу каждого пятого хватай – не ошибешься. Нос прямой, брови прямые, глаза средние... Портрет Дубровского в молодости, одним словом.
Не желая ставить под сомнение результаты проделанной другом работы, Аркадий осторожно хмыкнул. Он не хуже Теплова представлял, что по этим несовершенным распечатанным рисункам обычно почти невозможно опознать и арестовать убийцу.
Готовясь к беседе с Ксенией Михайловной Великановой, назначившей встречу у себя дома, Глебов позволил себе немного пофантазировать, представляя вдову и квартиру. Он частенько давал волю фантазии, подключая свою интуицию, и, как правило, она его не подводила, рисуя до мелочей частности, не поддающиеся, казалось бы, просчитыванию, – тем не менее эти частности совпадали с тем, что было на самом деле. Практического значения в данном случае эти упражнения в ясновидении не имели, однако в ближайшем будущем интуиции придется работать на полную катушку, не мешает ее потренировать. Стоит отметить, что Глебов был далек от телевизионных выпусков светской хроники, а значит, быт знаменитого хирурга (о котором лично он услышал, только получив дело) оставался для него чистой абстракцией – белым листом бумаги, на котором следователь намеревался изобразить то, что придет в голову. Итак, вдова... Георгий Яковлевич располагал первоначальными сведениями, что будущие супруги познакомились при тривиально-романтических (в данном случае, не без оттенка садомазохизма) обстоятельствах: он был врачом, она – пациенткой. В кого желает себя превратить женщина, когда обращается к пластическому хирургу? Конечно, в модельный идеал подиума и обложек глянцевых журналов. Какие черты формируют это понятие? Точеный прямой нос, пухлые губы, высокие скулы, широкий разрез глаз, лоб... лоб оставим в покое, обычно представительницы прекрасного пола прикрывают его челками. «Женщине высоколобость ни к чему», – как типичный домостроевский муж и отец, подумал Георгий Яковлевич, прежде чем перейти к гипотетическому описанию волос Ксении Михайловны. Вне всяческих сомнений, она блондинка – причем, судя по памятной белобрысости ее папаши Михаила Олеговича, она может быть и натуральной блондинкой. Что касается тела – силиконовая грудь, тончайшая талия и широкая... м-м, в общем, то, что ниже. Подарок онанисту! Кукла Барби, экспортный живой вариант.
Разделавшись с безутешной вдовой, для которой, судя по получившемуся описанию, вскоре сыщется не один утешитель, Георгий Яковлевич перешел к интерьеру. Здесь его фантазия забуксовала из-за отсутствия материала: относительно недавно перебравшись из интерьера коммунальной квартиры в интерьер малогабаритной «двушки» в Новых Черемушках, Жора Глебов представления не имел о всех тех модных штучках и удобствах, которыми оснащают свои накрученные жилища богатеи, а до того, чтобы облизывать глазами чужую роскошь, листая вкладки цветных газет, он никогда бы не снизошел. До глубинных корней своей пролетарской волжской души он ненавидел этих богатеев, нуворишей, «новых русских» – словом, как их ни назови, людей, вскормленных диким российским капитализмом. Добросовестному следователю есть что о них порассказать. Из-за этого на его жизнь дважды покушались неизвестные лица – мстили за отлично проведенное следствие... Так что относительно обстановки квартиры Глебов додумался лишь до того, что она должна быть как можно интимнее и уютнее, без стерильной больничной белизны и хромированного сверкания: хирургу и на работе хватает больницы. Темные шторы до пола. Какие-нибудь драпировки. Наверняка дорогие картины на стенах – покойный ценил искусство. Спонсировал конкурсы молодых дарований, меценатствовал... Где теперь это все? Пойдет ли хоть одно молодое дарование, получившее путевку в жизнь благодаря этим конкурсам, к Великанову на могилу, поставит ли свечку об усопшем рабе Божием Анатолии? А если даже пойдет и поставит, то все равно об этих конкурсах забудут в крайнем случае через год. Так проходит слава земная, ничего не попишешь.