От сердца немного отлегло, но беспокойство все же осталось.
— Может, останешься до вечера? Выспишься как следует и поедешь, — предложила она.
— Не могу, — отрезала Дина. — Дел много, а времени в обрез.
— Каких дел-то?
— Ты, со своим ограниченным кругом общения, не поймешь, — хоть это утверждение и прозвучало грубо, но являлось чистой правдой. Уже длительное время Катя общалась только с Диной и матерью, не считая вынужденного общения на работе. — Все, я потопала. Посуду перемыла, в сушилку сложила, в зале прибралась. Лежи и не хандри, — хихикнула напоследок Дина.
Когда за подругой захлопнулась дверь, Катя перевернулась на бок, свернулась калачиком и моментально уснула, пряча воспоминая о вчерашнем вечере подальше.
Декабрь в школе выдался напряженным. Весь педагогический состав лихорадило в преддверии Нового года. Директор школы — настоящий энтузиаст своего дела с двадцатипятилетним стажем работы — составил обширный план мероприятий на декабрь и распределил ответственность за проведение каждого между преподавателями. Катю назначили ответственной за проведение конкурса рисунков и поделок «Подарок Деду Морозу». Те часы, что были свободными от уроков, она тратила на сбор бесконечных поделок и рисунков. Все это нужно было сгруппировать по классам и возрастам, оформить в специально отведенном для этого уголке. Кроме того, ее шестой класс принимал участие в поздравлении ветеранов Великой Отечественной войны, которое должно было состояться двадцать пятого декабря, и Кате приходилось постоянно репетировать номера с их участием. Естественно, она очень уставала и возвращалась домой практически на автопилоте.
В один из таких декабрьских дней она возвращалась домой после экскурсии с классом по местному краеведческому музею. Ошарашенная очередным директорским заданием провести среди учащихся средней школы экспресс-конкурс «Серебряное перышко», посвященный тому же Новому году, Катя размышляла, что если так и дальше пойдет, то встречать Новый год ей не захочется по причине крайней физической усталости и сильно притупившегося интереса.
Катя и раньше не очень жаловала этот праздник и не разделяла эйфории подруг в период подготовки к нему. Сколько себя помнила, каждый год встречала вдвоем с матерью — суровой женщиной, ставшей такой, как подозревала Катя, борясь с жизненными трудностями. Отца своего она не знала, он умер, едва ей исполнилось три года. С раннего детства Катя знала, что никакого Деда Мороза не существует и подарки детям под елку кладут родители. А поскольку нет Деда Мороза, то не было и подарков по той простой причине, что зарабатываемых матерью денег едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Стандартные селедка под шубой и пельмени, как символ наступающего года, на столе, бой курантов в двенадцать часов и приказ матери отправляться в постель в половине первого. Вот и все, что отличало этот день от всех остальных.
Единственно приятное, что у Кати было связано с этим праздником, так это затаенная надежда, что новый год будет лучше, чем предыдущий. Откуда появилась надежда, она и сама не знала, возможно из многочисленных книг, поглощаемых ею в детстве, или из рассказов подруг, а может мать своим одним единственным тостом в двенадцать часов «за светлое будущее» вбила в Катину голову эту мысль. Как бы то ни было, но год из года, сидя в одиночестве в своей квартире и слушая бой курантов, Катя загадывала одно и то же желание. Даже Дина, ее подруга, ни разу не встречала с ней Новый год. Не потому, что не хотела, а потому что ее образ жизни резко отличался от Катиного. В новогоднюю ночь Дина предпочитала находиться в шумной компании. Она и подругу пыталась приобщить к этому, но Катя в этом вопросе была непоколебима. Пожалуй, это единственное, в чем она не уступала подруге никогда.
А в этом году предновогодняя суета как-то особенно бросалась в глаза. Разговоры были только о празднике. Все строили какие-то планы, где встречать Новый год, в чем они туда пойдут или кого позовут к себе в гости. Катя в этих разговорах не участвовала, точно зная, что никто ее не позовет к себе и она никого не пригласит в свой дом. В такие минуты девушка старалась абстрагироваться и думать о чем-нибудь совершенно постороннем, например, что можно вкусного приготовить в выходные или какую интересную книгу взять в библиотеке.
Погруженная в свои мысли, Катя невнимательно следила, куда идет, и, не заметив, на кого-то налетела.
— Смотри, куда идешь, — сначала услышала она мужской голос, а потом уже увидела хозяина. Мужчина присел, шнуруя ботинок. От столкновения с Катей он едва не завалился носом в сугроб, не удержи она его за воротник пальто. — Отпустите пальто, задушите, — еще более грубо произнес голос.
— Простите, — пискнула Катя, убрав руки и отскочив назад.
В следующий момент у нее появилась возможность рассмотреть говорившего — он наконец-то справился со шнурком и повернулся к ней. С покрасневшего лица на нее уставились пронзительно-черные глаза, из которых искрами сыпалось возмущение.
— Вы что, не видите, куда идете, дамочка?
Катя подумала, что спокойный и низкий голос никак не вяжется с тем, что он говорит.
— А вы нашли, где шнурки завязывать! — не удержалась она от ответного упрека. — Прямо посреди тротуара. Хоть бы в сторонку отошли.
— Да где вы тут сторонку-то видите? — мужчина окинул взглядом тротуар, хотя, собственно говоря, окидывать-то было нечего. На узенькой дорожке вдоль проезжей части и летом-то едва расходились два человека, а зимой добрая его половина была завалена снегом, так что тут он был прав, справедливо подумала Катя, никакой сторонки и в помине не было.
— Значит, нужно было выйти на более широкое пространство, — Катя не сдавалась.
— Я, знаете ли, не привык ходить с развязавшимися шнурками, — парировал мужчина.
— А я не привыкла, что на моем пути внезапно вырастают… горы… препятствий.
— Я еще и виноват, что вы под ноги не смотрите, — мужчина начал возмущенно раздувать ноздри. — Нужно смотреть вперед, а не в себя. И вообще… на вас дурацкое пальто.
Этого уж Катя стерпеть не могла. Она окинула взглядом его холеную фигуру в дорогом полупальто и грозно выпалила:
— А вы олух и грубиян! — она оттолкнула его плечом, от чего тот опять чуть не свалился в сугроб, и, протиснувшись мимо, чеканным шагом направилась дальше, бубня ругательства себе под нос.
— Пугало огородное, — крикнул он ей в спину и громко рассмеялся.
Злые слезы затуманили глаза. Она, конечно, не считала себя писаной красавицей, но чтобы кто-то открыто называл ее пугалом? Такого с ней еще не случалось. Ее пальто, видите ли, не понравилось. Ей оно тоже не нравится, но нужно же в чем-то ходить зимой, а на норковые шубы у нее не было денег, да и не будет, наверное, никогда. Размышляя таким образом, Катя наконец-то достигла спасительного убежища, своей квартиры, но настроение у нее было окончательно испорчено.
На следующий день, прочитав около сотни сочинений на тему «Новый год», из которых менее десяти годились на конкурс, Катя уже начала подумывать об увольнении. Высказывать директору протест по поводу себя как устроителя, судьи и оформителя было бесполезно. Такие манифесты он просто не слушал, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и удаляясь. Из этой ситуации существовало два пути выхода: бросить все и уволиться из привычного коллектива, где она проработала шесть лет, или терпеть и довести начатое дело до конца. Что тут выберешь, когда усталость подталкивает в одну сторону, а разум — в другую?
Этот рабочий день закончился позднее обычного. По пути домой она вспомнила, что выскребла утром из банки последнюю ложку кофе. Делать нечего, придется еще и в магазин заходить, хотя больше всего ей сейчас хотелось оказаться в горячей ванне. Но после ванны ей обязательно захочется выпить кофе, это уже превратилось в своеобразный ритуал. Так что делать нечего, магазина избежать не получится. Благо, денег в кошельке было очень мало, а значит, с покупками не разгонишься, и магазин находился в двух шагах от дома, значит то незначительное, что она собиралась купить, далеко нести не придется.