— Но я не могу уйти из жизни Доминик, — сказал ей Санди.
— Я никогда больше не открою тебе дверь, — в сердцах сказала бабушка Аманда.
— Я уйду из ее жизни, только если она сама скажет мне об этом.
— Как она сможет тебе об этом сказать, когда она до сих пор без сознания?
Тетя Бетси не участвовала в беседе. Но Санди знал, что при всей любви и уважении к нему она не может быть сейчас на его стороне.
— Мы все в ответе за ситуацию, — сказал Ричард Камер бабушке Аманде, — не принимайте сейчас поспешных решений. Вы знаете Санди с детства, не указывайте ему на дверь.
— Но я уже сделала это, — сказала бабушка Аманда.
— Еще не поздно все переменить, — сказал Ричард Камер.
— Я никогда ничего не меняю, — сказала бабушка Аманда.
И когда я ближе к вечеру пришла в сознание и узнала, что Санди Хоггард ушел из моей жизни навсегда, я поняла, что вот и окончилось мое детство.
6
Потянулись жаркие, липкие, длинные и одинаковые дни. Я вся была в гипсе чуть ли не с головы до пят.
Я часто видела фильмы, в которых люди были закованы в гипс с ног до головы, но никогда не могла понять, каково это на самом деле. Теперь у меня появилась возможность почувствовать это сполна.
Дядя Санди говорил, что в фильмах такие потрясения нужны героям для их дальнейшего духовного роста. Но я пока не понимала, прочему это случилось именно со мной.
Сейчас я понимала только одно. Что жизнь осталась где-то далеко за окнами больничной палаты.
И мои мечты от поездок по миру, знакомств с новыми людьми и элементарного спуска на лыжах по заснеженному горному склону снизились до банального желания оказаться в моем доме и в моей комнате напротив кондиционера. И чтобы больше не болела спина, убрали капельницы и прекратили делать уколы в здоровую ногу, так как переворачивать меня было нельзя.
Ко мне приехала моя мама. Бабушка Аманда и тетя Бетси даже не стали говорить ей, что вот, мол, теперь ты видишь, что в жизни есть события и поважнее, чем изучение задумчивого выражения лика очередного идола или смысла отпечатка лапы мезозавра.
Теперь по крайней мере три человека беспрерывно ходили вокруг моей кровати, искренне переживали и смотрели на меня грустными глазами.
— Мне уже легче, — сказала я им.
Истерично рассмеяться и ободряюще сказать:
— Ну да, конечно-конечно, — смогла только тетя Бетси.
У мамы и бабушки Аманды пока на это не было никаких сил.
Пришла Ванесса. Ее поддерживали под руки ее родители. Потому что самой Ванессе было трудно вынести такое горе.
Ванесса старалась не плакать, глядя на меня, и стала рассказывать утешительные случаи из общемировой практики переломов.
— Сколько я знаю случаев, у всех все зарастало так, что потом никто и не вспоминал о своих падениях, — сказала Ванесса.
— Да, — тоже вспомнили такой случай ее родители, — недавно по телевизору одного актера показывали, он так поломался на горнолыжной трассе, что потом шесть лет лежал и лечился. Но зато, по его словам, он неплохо за это время отдохнул и набрался сил для новых приключений.
— Вы что-то не то говорите, — сказала Ванесса своим родителям.
— Да, кажется, не то, — согласились они.
Чуть позже пришли родители Маркуса. Сам Маркус, по их словам, пока тактично не пришел, я должна буду подготовиться к этому. Но он обязательно придет в скором времени, а пока передает горячий привет и слова поддержки.
А еще они сказали мне, что всегда ценили наши с Маркусом отношения, любили меня, как любят родного человека, жалеют, что мы с Маркусом временно поссорились, переживают, что со мной такое случилось, и что они всегда были и будут на моей стороне.
Это заставило меня улыбнуться от всей души этим добрым людям и подумать, что мир не так уж плох, ужасен и опасен.
Когда бабушка Аманда, тетя Бетси и мама выходили из моей палаты, с ними за дверью работала бригада психологов. Она восстанавливала их душевное равновесие и подсказывала верные нотки в общении со мной.
Но маме это было не нужно. Она погладила меня по голове и сказала, что непременно возьмет меня в свою следующую экспедицию. И произойдет это совсем скоро.
— Лучше не гладь, — сказала я, — а то голова болит.
В течение следующих дней мое состояние особо не изменилось. У меня по-прежнему двигалась только одна рука, которая могла держать пульт от телевизора.
И я целыми днями смотрела телевизор, чтобы гнать любые мысли из своей головы.
Через неделю Ванесса поступила в университет. Ей было неудобно передо мной, но было видно, что она горда и счастлива.
Но мне было не до нее. Я мечтала о джакузи. Или хотя бы о простой ванне. Или хотя бы о тоненькой струйке воды из душа на мое неподвижное уставшее тело.
А еще я мечтала о том, чтобы снова начать чувствовать ногу, в которую делали уколы. О том, чтобы чувствовать ногу и руку, которые были в гипсе, лучше было не мечтать. Как и о том, чтобы перестала болеть спина.
Но Ванесса все-таки была великолепная подруга, она приходила ко мне в больницу каждый день. Думаю, из-за этого ей потом приходилось заниматься учебой большую половину ночи.
И разговаривала она со мной как с нормальным и адекватным человеком, у которого все еще впереди. А не как с человеком, у которого теперь нет будущего.
Мы с ней играли в карты с утра пораньше, пили прохладительные коктейли и представляли себя на пляже.
— Тебе надо освободиться от этих гипсов до наступления осени, — говорила Ванесса, — и мы с тобой еще успеем сразить всех на нашем пляже своими прекрасными фигурами.
— Конечно, еще успеем, — соглашалась я.
— Поэтому ты должна хорошо питаться и слушаться врачей, — советовала она.
— Если я буду неподвижно лежать и хорошо питаться, к осени не влезу ни в один свой купальник.
— Освобождайся от лишних калорий силой мысли. Я читала, что люди силой мысли могут избавляться от любых проблем.
— Наконец-то мне выпала прекрасная возможность это попрактиковать.
— А ведь правда, — соглашалась Ванесса, — а то за обыденной суетой мы как-то забываем заглянуть внутрь себя.
— Я теперь вдоволь насмотрюсь и непременно расскажу тебе потом, если увижу что-либо интересное.
Мама, бабушка Аманда и тетя Бетси дежурили у моей кровати, сменяя друг друга. Но бабушка Аманда и тетя Бетси уходили ночевать домой, а мама ночевала в моей палате.
Два раза в день приходила массажистка, которая делала мне массаж здоровой руки и ноги. Еще ко мне приходил психоаналитик, которому я должна была врать, как отлично чувствую себя морально, потому что не хотела, чтобы это кого-то так заботило.
Как и обещал, ко мне пришел мой бывший жених. Он внимательно осмотрел меня с головы до ног и сказал:
— Ну хорошо, договорились. Когда с тебя снимут все это, я женюсь на тебе.
— Маркус, не смеши меня, — попросила я, — а то мне больно смеяться.
— Я не шучу, — сказал он, — я шутил, когда сказал, что мы расстаемся. Но ты тогда очень сильно меня расстроила, ни словом не упомянув обо мне в своем дневнике.
— Это ты меня расстроил, засунув свой нос в мой дневник!
— Ты нас всех этим очень расстроил, — сказала тетя Бетси, которая присутствовала при разговоре.
— Мы знаем друг друга с детства, — удивился Маркус, — я думал, у нас не может быть каких-то секретов.
— Дневник — это святое, — сказала тетя Бетси. — Так было с Сотворения мира, и будет, пока Земля не сойдет с орбиты.
— Хорошо, я понял, я согласен, — закивал Маркус, — теперь я ни за что не загляну в твой дневник.
— Маркус, — грустно сказала я, — теперь — только дружба.
— О нет, — сказал Маркус, — я не прошу давать мне ответ немедленно. Я понимаю, что мы многое должны обдумать, посмотреть с другой стороны и другими глазами. Мы должны как бы заново открыть друг друга.
— Маркус, я же просила меня не смешить.