— А у вас есть объяснение того, как ваше имя оказалось в дневнике Генри, как появился у него этот ключ и почему он постоянно спрашивает о вас? — сухо осведомился Том.
Посмотрев на него, Дайана ощутила, как мурашки поползли по ее коже. Она поняла, что сидящий напротив нее мужчина ей не верит. Более того, у него явно были основания ей не верить!
— Нет, — решительно ответила она, — для меня это полнейшая тайна.
— Может, попробуем исходить из предположения, что Генри удалось скрыть от вас свою бурную страсть?
— Вы хотите сказать…
— Да, давайте поедем завтра в Лондон, — ну что вы теряете?
Дайана, стиснув зубы, холодно взглянула на него.
— Откуда мне знать — вдруг у вас гнусные намерения в отношении меня?
— Гнусные намерения? Бросьте, Дайана… — ехидно отозвался Уильямс. — Вы не в моем вкусе. Я-то думал, вы уже догадались.
— Легко сказать, мистер Элиот, легко сказать, — поддразнила его Дайана. — У меня нет причин вам верить — более того, у меня больше причин вам не верить.
Достав из кармана сложенный вдвое листок бумаги, он протянул ей.
— Можете позвонить в больницу.
Дайана пробежала глазами номер телефона, потом встала и подошла к столу, где стоял аппарат. Через несколько минут, положив трубку, она повернулась к Томасу Уильямсу, нахмурившись.
— Ну как?
— Генри в реанимации, и врачи не могут сказать ничего определенного о его состоянии, — медленно ответила она. — С ним его мать; мне предложили позвать ее…
— Если вы не против, я бы и сам поговорил с… его матерью через пару минут. Ну так как, поедете?
— Послушайте, — с отчаянием взмолилась Дайана, — если я поеду, то что я ему скажу?
Встав, Томас Уильямс обошел вокруг стола, приблизился к ней и произнес ледяным тоном:
— Милая моя, я понятия не имею, что происходит: может, у вас в жизни появился новый мужчина или еще что, но неужели вы откажетесь поехать к бедному парню, который сейчас висит на волоске между жизнью и смертью… и зовет вас?
— Нет, я не могу так заснуть! Я же пообещала вам, что поеду!
Дайана лежала в постели, а Томас Уильямс устроился на диване в гостиной — он отказался переночевать в другой спальне. Шел дождь, дверь ее спальни была открыта, и она уже битый час вертелась с боку на бок, не находя покоя.
— Вовсе не надо обращаться со мной так, будто вы мой тюремщик, — с горечью упрекнула она.
— Посчитайте овец, — предложил он. — Изгороди, калитки… да что угодно.
— Если хотите, чтобы я вовсе не спала, Том, продолжайте в том же духе, — с раздражением ответила она, протягивая руку, чтобы зажечь лампу. При тусклом свете ее спальня, заставившая Томаса насмешливо поднять брови днем, слегка поблекла.
Обустраивая когда-то комнату, она остановилась на ковре цвета слоновой кости и стеганом покрывале — синем, с вышитыми на нем светлыми цветами. Столик и шкаф были сделаны из красивого орехового дерева. Еще в спальне стояли мягкое кресло и подходящая по цвету скамеечка для ног. Великолепная фотография в золоченой раме с видом заснеженных гор на фоне фиалкового неба висела на стене. На комоде красовалась ваза с роскошными белыми розами.
— От поклонника? — спросил Томас Уильямс.
— Можно сказать и так, — с кокетливой улыбкой ответила Дайана. — Но вас это не касается.
Он ничего не ответил…
Дайана сердито взбила подушки, глядя на своего мучителя сквозь приоткрытую дверь. Он снял пиджак и ботинки и, казалось, чувствовал себя как дома на ее диване, укрывшись запасным одеялом и закинув руки за голову.
Ему не просто удобно — ему на редкость удобно и спокойно, мрачно подумала она, вспоминая, как холодно блеснули его глаза, когда он сообщил ей, что дверь между комнатами должна быть открыта всю ночь.
— Расскажите мне о себе, Том, — попросила она, устраиваясь поуютнее и складывая руки поверх одеяла. — Чем вы зарабатываете на жизнь? Какие женщины вам нравятся, женаты ли вы на одной из них, например? И почему у меня возникает такое чувство, что вы просто сухарь, живете себе в башне из слоновой кости, да еще считаете, что можете позволить себе швырять оттуда камнями в ни в чем не повинных людей.
Он усмехнулся.
— Я не женат, журналист, и я не живу в башне из слоновой кости. Мне нравятся женщины не такие яркие, как вы, — скорее более сдержанные и кроткие. Что до разбрасывания камней… Я ведь уже сообщил, что мне о вас наговорили.
— Яркая, — задумчиво повторила Дайана. — Неужели?
— Ну, вы вовсе не похожи на тихую маленькую мышку. Я и сам это вижу, к тому же у меня есть свидетельства других людей.
— Том, а вам не кажется, что во всем этом есть нечто недостойное — собирать сведения вот так за моей спиной? Или вы как раз из таких журналистов?
— У каждого журналиста существует свой способ добычи информации, — ответил он спокойно.
— А интересно вам будет узнать, что я презираю этот ваш способ? Что я…
— Ну-ну, Дайана, не заводитесь, — посоветовал он. — Мне все равно, что вы думаете обо мне.
— Вот как? А что, если я передумаю насчет вашего Генри Бресли?
— Вы способны отказаться от своего слова?
— Пожалуй, нет… А вы, должно быть, очень хороший друг, Том, раз пошли на такие хлопоты ради него. — Она замолкла, на лбу ее появилась легкая морщинка. — Вы что-то говорили о семейном интересе, но Генри о вас никогда не упоминал.
С минуту продолжалось молчание, потом он ответил:
— Дело в том, что Генри — мой сводный брат. И нам надо завтра выехать как можно раньше… — Том умолк, и Дайана с удивлением увидела, что он встал и подошел к двери спальни.
— Эй, вы, подождите! — Она поспешно села.
— Успокойтесь, дорогая мисс Брайс. — Его зеленоватые глаза сверкнули, когда он приблизился к ее постели. — Вам не грозит опасность насилия с моей стороны. Но я всего лишь хотел…
Глаза их встретились, он протянул руку, собираясь выключить лампу, и снова Дайана увидела в его взгляде холодное презрение. Непонятно, почему, но она почувствовала себя девочкой, взбудораженной и… вредной. Свет погас.
Дайана не могла сказать, во сколько ей наконец удалось уснуть: мысли о Томасе Уильямсе, о человеке, который презирал ее и на которого она явно не произвела хорошего впечатления, мешали ей.
2
Как так может быть, размышляла она: незнакомый мужчина сначала оскорбляет, угрожает, собирается утащить неведомо куда, а потом вдруг, нате вам, подает завтрак в постель! То он не скрывает полного презрения, то награждает восхищенным взглядом… Интересно, что он имел в виду, сказав «не такие яркие» и «более сдержанные», — неужели ему действительно нравятся мышки? Этакие тихие, забитые маленькие мышки?
Она села, потрясла головой, чтобы привести в порядок разбегающиеся мысли, и только после этого протянула руку и взяла чашку. Минут через пять Томас вошел в спальню и поставил перед ней яичницу и тост на подносе.
— Спасибо, — коротко поблагодарила она, принявшись за еду.
Когда мужчина присел на край кровати, Дайана подняла бровь и спросила:
— Ну, что теперь, мистер Элиот?
— У нас небольшое осложнение.
— Да неужели — вы что же, решили мне поверить?
— Нет…
— Значит, вы все обдумали и посчитали, что неприлично тащить незнакомку против ее воли…
— Вовсе нет, — прервал он.
— Вовсе да! Но я же сказала, что еду, — и я еду. Что вам еще надо?
— Я узнавал насчет нашего рейса. Его отменили, потому что внезапно забастовали авиадиспетчеры. Самолет сможет вылететь лишь после обеда, и то не наверняка. Так что я собираюсь подождать пару часов, и, если аэропорт будет закрыт, поедем на машине.
— На машине?!
— Ехать всего несколько часов. Мы могли бы вести по очереди, и нам придется взять вашу машину.
— Послушайте, это ваш брат…
— Дайана, — произнес Том почти угрожающе, — послушайте меня: даю вам два часа, чтобы собраться.
Дайана секунду молча смотрела на него, потом спросила: