Аннетт бросилась за ней следом, уже жалея о сказанном.
Еще издали, уловив громкий шум, доносящийся из кухни, Фрея прислушалась. Среди всеобщего гула выделялся пронзительный громкий голос:
– …Сегодня эта бабенка хочет командовать нами, а кто знает, что взбредет в ее голову завтра? Может, она решит выращивать кокосы и потребует на месте виноградников высадить пальмы. Нет уж, видали мы таких, пусть убирается в свою Англию, а нас оставит в покое. То ли дело малыш Габриель. Он рос на наших глазах, он француз…
Дальнейшее Фрея была не в состоянии слушать. Рванув дверь на себя, она с горящими, словно у Немезиды, глазами остановилась на пороге и оглядела собравшихся. Кухарка, двое рабочих, служанка. Достаточно, чтобы завтра ее слова стали известны каждому. Глядя на старика, который только что разглагольствовал, а теперь уставился на нее с откровенной неприязнью, она, чеканя каждое слово, произнесла:
– Месье Паньоль, я в состоянии простить вам выражение «эта бабенка», учитывая ваш возраст и седины, хотя слышала, что настоящий француз никогда не позволит себе оскорбить женщину, даже в ее отсутствие. – Фрея сознательно выделила слово «настоящий», чем вогнала старого буяна в краску.