Никита Сергеевич заговорил об оплате труда в сельском хозяйстве и обрушился на своего заместителя в правительстве Дмитрия Степановича Полянского:
– Товарищ Полянский, я с вами не согласен. Это несогласие складывается в какую-то линию. Вы берете на себя смелую задачу защиты вопроса, которого вы не знаете. В этом тоже ваша смелость. Но это не ободряет ни меня, ни других. Я полагаться в этих вопросах на вас очень затрудняюсь. Вы бросаете безответственные фразы.
– Вы меня спрашиваете, я отвечаю: хлеб для государства и колхозные продукты дешевле, чем совхозные, – парировал Полянский.
Раздраженный Хрущев повернулся к Шелепину, председателю комитета партийно-государственного контроля:
– Товарищ Шелепин, вы возьмите справку и суньте в нос члену президиума. Я, прежде чем ехать, взял справку от Центрального статистического управления.
Опять обратился к Полянскому:
– Вы извращаете. Вы не правы.
– Не суйте в нос, – огрызнулся Полянский. – Я человек. Как с вами разговаривать? Если высказал свое мнение, сразу обострение. Может, отношение такое ко мне?
– Видимо так, я не отрицаю. У меня складывается очень большое недоверие. Я на вас положиться не могу. Это, может, субъективное дело. Пусть президиум решает. Садитесь на мое место, я на ваше сяду.
– Не надо волноваться, – Дмитрий Степанович Полянский держался твердо, трусом он не был, – и Минфин, и Госплан показали цифрами, что продукция колхозов дешевле.
Хрущев обратился ко всем членам президиума:
– Я остро этот вопрос поставил, товарищи. Я Полянского считаю не совсем объективным. Мы очень остро говорили по пенсионным вопросам. Вы оказались правы или я?
Почему каждый из нас должен войти с предложением обязательно идеальным? – сопротивлялся Полянский. – Его подписали пять членов президиума помимо секретарей ЦК. Почему вы считаете, что его внес один товарищ Полянский?
– Потому что вы его готовили.
– Напрасно у вас сложилось такое впечатление только на основании одного этого факта, – резко ответил Полянский.
– Не по одному, – угрожающе заметил Хрущев. – Может быть, это возрастное, но я расстраиваюсь, волнуюсь, реагирую. Видимо, пока не умру, буду реагировать. Ничего с собой не могу сделать. Казалось бы, мне какое дело. Мне семьдесят лет, черт с вами, делайте что хотите. Но я коммунист. Пока я живу, пока я дышу, я буду бороться за дело партии…
Чуть позже Хрущев добавил:
– Видимо, мне пора на пенсию уходить. Не сдерживаю свой характер. Горячность.
Затем он обрушился на другого своего заместителя – Алексея Николаевича Косыгина:
– Нет тут Косыгина. Но тут Косыгиным пахнет. Нити тянутся к Косыгину. У него старые взгляды…
Хрущев добился того, чтобы на XX11 съезде партии в октябре 1961 года был принят новый устав, который требовал постоянного обновления руководящих партийных органов. Районные комитеты предстояло на каждых выборах обновлять наполовину, обкомы – на треть, ЦК КПСС – на четверть. Вот почему чиновники ненавидели Хрущева и поддерживали Брежнева, который позволял им занимать свои кресла по пятнадцать лет.
Окружение Хрущева не одобряло его либеральных акций, критики Сталина, покровительства Солженицыну и Твардовскому, попыток найти общий язык с Западом, сократить армию и военное производство.
27 февраля 1964 года знаменитый поэт и главный редактор журнала «Новый мир» Александр Трифонович Твардовский записал в дневнике:
«Мне ясна позиция этих кадров. Они последовательны и нерушимы, вопреки тому, что звучало на последнем съезде и даже на последнем пленуме ЦК, стоят насмерть за букву и дух былых времен.