Закинул за плечо винторез, половчее обмотал голову зеленой тряпкой, чтобы сойти за местную фауну, проверил, хорошо ли пригнана всякая прочая снасть для убийства, и ушел, прихватив с собой мусульманские четки из дешевого бледно-желтого пластика. Четки капитан взял не для маскарада: он привык перебирать их, сидя в засадах часами, – и к тому же Яковенко давно нашел им несколько необычное применение.
Лагерь боевиков оказался действительно там, где сказал пленный. Яковенко наблюдал за чехами в четырехкратный прицел с другой стороны ущелья. Один раз он видел невысокого плотного человека в камуфляже, с высокими татарскими скулами и вихром седых волос у виска, – вихор выбивался из-под зеленой грязной повязки с арабскими буквами. Человек садился в машину, и у него на руках сидела русоволосая девочка в белом, совершенно чистом платьице. Расстояние было пятьсот метров, по ущелью гулял косой сильный ветер, если бы в руках Яковенко была СВД, он бы выстрелил. Но малошумные дозвуковые пули винтореза били максимум на четыреста.
В том, что пять офицеров его группы уйдут от преследования со стороны трех сотен боевиков, знающих эти горы, как улитка – ракушку, капитан Яковенко не сомневался. И не от таких уходили.
Машины уехали из лагеря; через час группа услышала эхо взрывов и стрельбу, похожую на таком расстоянии на стрекотание швейной машинки. Теперь Яковенко стоял там, где стреляли.
Более впечатлительный человек на его месте непременно задумался бы: предотвратил бы его выстрел побоище или нет. Но Яковенко не умел думать в сослагательном наклонении, бесполезном и вредном для офицера элитного диверсионного подразделения ФСБ РФ. Он просто сидел, оборотившись спиной к разорванному металлу, и смотрел на посеребренные луной кроны деревьев внизу в ущелье и на веточку крошечных темных цветов с белым венчиком, выпроставшуюся из расщелины перед носком его ботинка. Как цветы называются, Яковенко не знал, в цветах он разбирался хуже, чем в оружии. Но цветы ему нравились. Днем они были красные.
И тут капитан услышал стон.
Стон шел снизу, источник находился метрах в пяти левее от Яковенко и вниз по отвесному склону, и автоматические рефлексы швырнули тело капитана на землю, за гранитный валун. Глаз, прижатый к ночному прицелу, уже выискивал контуры человеческого тела меж окрасившихся зеленым стволов и камней.
Но ничего не было: в том месте, откуда шел стон, дорога обрывалась осыпью, переходившей в отвесный склон с торчащими кое-где из скалы пучками травы и редкими колючими кустиками, с натугой засунувшими пальчики корней в растрескавшуюся скалу.
Стон повторился, один из кустиков шелохнулся не в такт ветру. Яковенко показал двумя пальцами, и двое офицеров группы бесшумно скользнули с дороги меж камней, слева от осыпи, там, где отвесная скала переходила в крутой и поросший лесом склон.
Один из офицеров появился спустя пять минут, подал знак, и Яковенко спустился за ним.
Если спуститься с дороги на двадцать метров и стать там, где кончался лес и начиналась скала, можно было увидеть, что скала не такая уж отвесная, как казалось сверху. Она была вся в выбоинах и трещинах, а бортик из колючих кустов скрывал нависшую над сорокаметровой пропастью полочку шириной не более тридцати сантиметров, и перекрещивающиеся лунные тени висели над ней, как маскировочная сетка.
На полочке лежал человек. Он был в камуфляже и бронежилете, и в бинокль Яковенко отчетливо видел, как пальцы раненого намертво вцепились в сизый кустик, выбивающийся из скалы.