— Да, конечно, он выглядит печальным, как если бы собирался покончить с собой. А может быть, даже уже и задумал что-либо подобное, — пробормотал Коулмэн.
— Эдвард, прошу тебя, пожалуйста, перестань! — сказала Инес.
Но у миссис Смит-Питерс уже созрел следующий вопрос. Она посмотрела на мужа, словно испрашивая его разрешения, но тот не отрывал глаз от скатерти.
— Скажите, она все-таки рисовала? — наконец отважилась на вопрос миссис Смит-Питерс.
— Все меньше и меньше. И с каждым разом выходило все хуже. Видите ли, это все из-за того, что мы… Одним словом, у нас было полно прислуги и масса свободного времени.
Коулмэн слушал с придирчивым видом, а Рэй продолжал:
— У нас в доме поселилась ленивая атмосфера. У меня была кое-какая повседневная работа, очень легкая, но необходимая, чтобы не умереть со скуки. А Пэгги совсем перестала рисовать по утрам и бралась за кисть только ближе к вечеру, если вообще бралась.
— Да, такие слова свидетельствуют о полной подавленности, — вставил Коулмэн.
«Но Пэгги не вела себя так, как если бы пребывала в состоянии подавленности», — подумал Рэй. Этого он точно о ней не сказал бы. И вообще, какое право имеют эти чужие люди устраивать ему суд, копаясь в его жизни с Пэгги?! Рэй раздраженно швырнул салфетку на стол.
Миссис Смит-Питерс посмотрела на часы и сказала, что им пора. Повернувшись к Инес, она проговорила:
— Мы собирались завтра утром прокатиться в Реццонику. Дивное местечко. Не хотите присоединиться?
— Давайте созвонимся завтра утром, — предложила Инес. — В девять или в половине десятого не будет рано?
— Господи, нет, конечно! В восемь мы уже всегда на ногах, — призналась миссис Смит-Питерс.
Ее муж поднялся первым.
— Быть может, вы тоже хотели бы поехать? — предложила миссис Смит-Питерс Рэю, вставая из-за стола.
— Благодарю, но боюсь, у меня не получится, — ответил тот.
Смит-Питерсы удалились.
— Инес, попроси у официанта счет, а я вернусь через минуту, — сказал Коулмэн, поднимаясь из-за стола.
Антонио тоже встал.
— Прошу меня извинить, — проговорил он по-английски, — но мне, кажется, лучше вернуться к себе в отель. Я ужасно устал, а мне еще предстоит написать маме.
— Ну конечно, Антонио, — отозвалась Инес. — Увидимся завтра.
— Да, завтра. — Антонио склонился над ее рукой, изображая поцелуй. — Спокойной ночи, — сказал он Рэю. — Спокойной ночи, мадам.
Инес искала глазами официанта. Рэй махнул рукой, безуспешно пытаясь привлечь его внимание.
— Рэй, вам лучше уехать из Венеции, — сказала вдруг Инес. — Ну какой прок в том, чтобы вам с Эдвардом видеться снова?
Рэй вздохнул:
— Эд так ничего и не понял. Мне каким-то образом нужно объяснить ему кое-что.
— Это вы ужинали с ним вчера в Риме?
— Да.
— Я так и знала. А мне он сказал, что встречался с кем-то другим. Послушайте, Рэй, Эдвард никогда не поймет. Он в дочери души не чаял… — Она на секунду закрыла глаза и откинула голову назад, но только на секунду, так как спешила договорить, пока не вернется Коулмэн. — Я не была знакома с Пэгги, но слышала о ней от многих людей. Про таких, как она, говорят «витает в облаках». Для Эдварда она была божеством, каким-то неземным существом, которому невозможно было спуститься на землю.
— Я знаю.
— Он считает вас бессердечным. Я вижу, что это не так. Но я также вижу, что он никогда не поймет, что в случившемся не было вашей вины.
Слова ее нисколько не удивили Рэя. Коулмэн называл его бессердечным еще на Мальорке. Будь мужем Пэгги кто-то другой, Коулмэн, скорее всего, и его назвал бы так же, даже если Пэгги была бы счастлива в браке, имела бы кучу детей и излучала радость и удовлетворенность жизнью.
— А правда, что Пэгги боялась секса? — спросила Инес.
— Нет. На самом деле даже наоборот… Он возвращается…
— Скажите, вы можете уехать из Венеции завтра?
— Нет. Мне…
— Тогда я должна увидеться с вами завтра. В одиннадцать часов у «Флориана». Идет?
Рэй не успел ответить, так как Коулмэн уже снова садился за стол. Поэтому он просто кивнул — это было проще, чем отказ.
— Наш официант ужасно занят, — проговорила Инес так, словно они с Рэем все это время только и делали, что пытались его отловить.
— Боже мой! — со вздохом проговорил Коулмэн и недовольно заерзал на стуле, потом крикнул по-итальянски: — Официант! Счет, пожалуйста!
Рэй выложил на стол две бумажки в тысячу лир — гораздо больше, чем с него причиталось за этот вечер.
— Убери это, — проговорил Коулмэн.
— Нет, я настаиваю, — не сдавался Рэй, убирая бумажник в карман.
— Убери это, я сказал, — грубо повторил Коулмэн. При этом расплачивался он деньгами, которые, вне всякого сомнения, получил в свое время от Инес.
Рэй ничего не ответил и поднялся:
— С вашего позволения, хочу пожелать вам спокойной ночи.
Он отвесил поклон Инес и снял с крючка пальто. То самое пальто, в котором с недавних пор имелось две дыры, проделанные пулей, однако не слишком заметные на темном фоне. На прощание Рэй, улыбаясь, нарочно поднял левую руку.
Глава 4
Утро сияло солнечным светом. Под окном пенсионе так радостно, словно сейчас стояла весна или лето, пели рабочие; за дверью в коридоре, проворно взмахивая мокрой шваброй, весело напевала девушка-уборщица; а напротив, через узенький канал, на окошке в здании представительства Монако заливалась в клетке канарейка.
Когда Рэй в половине десятого утра вышел из пенсионе, чтобы встретиться с Инес, в его кармане лежало два письма — одно к родителям, а другое к их садовнику Бенсону, приславшему ему на Мальорку свое выражение сочувствия. В письме к родителям Рэй благодарил их за приглашение приехать и пожить дома и отвечал на их предложение отказом, объяснив его тем, что в Европе у него еще непочатый край дел и что после этого он все-таки намерен продолжить совместную работу с Брюсом Мэйном по созданию галереи в Нью-Йорке. Это было уже второе письмо от родителей, пришедшее после полученной ими телеграммы, в которой Рэй сообщил им о смерти Пэгги, но только сейчас он смог ответить. На пьяцца он зашел в магазин, купил марки и бросил письма в почтовый ящик. У него оставалось еще десять минут. Рэй не торопясь обошел площадь и наконец увидел маленькую аккуратную фигурку Инес — проворно постукивая каблучками, она направлялась в его сторону от угла Святого Моисея.
— Доброе утро, — сказал Рэй, и только тогда она заметила его и остановилась.
— О! Здравствуйте! Я опоздала?
— Нет. Напротив, вы пришли даже раньше, — с улыбкой успокоил ее Рэй.
Прямо над ее головой, хлопая крыльями, пролетел голубь. На Инес была крохотная шляпка из желтых перьев с несколькими большими павлиньими, прикрепленными сбоку. При ярком свете дня Рэй разглядел маленькие морщинки у нее под глазами и чуть более крупные по уголкам рта, но они нисколько не уменьшали ее привлекательности. Рэй задумался, попытавшись представить, могла бы эта женщина заинтересоваться им как любовником. Такая женщина, как Инес, любила бы его очень сильно хотя бы потому, что он был моложе, и это льстило бы ей.
Под открытым небом у «Флориана» в этот час за столиками сидели немногочисленные посетители, закутанные в пальто и шарфы. Рэй отодвинул для Инес стул. Она попросила просто кофе. Положив руки на стол и скрепив пальчики в рыжеватых замшевых перчатках замочком, она проговорила:
— Итак, я повторюсь. Я считаю, что вам лучше уехать из Венеции. Если можно, сегодня.
В холодном прозрачном воздухе ее слова казались такими же сухими и ясными. Посмотрев друг на друга, они не смогли сдержать улыбки. Было просто невозможно иначе в такое утро и в таком месте.
— Ну что ж, возможно, я и уеду завтра. У меня нет особого желания здесь оставаться.
— Я знаю, вы хотите поговорить с Эдвардом, но повторяю вам, от этого не будет никакого толку. Вы можете даже предоставить ему личный дневник Пэгги, где будет написана вся правда, каковой бы она ни была, но Эдвард все равно будет верить в то, во что ему хочется верить. — Чтобы придать больше убедительности своим словам, она, сняв перчатку, взмахнула рукой.