— Я знаю, о чем вы говорите. Я все прекрасно понимаю, но… — Рэй поправил на себе пальто и чуть подался вперед. — Я мог бы снова изложить все Эду. Причем за пять минут.
— И что бы вы сказали ему?
— Я рассказал бы ему о Пэгги. И о себе. Об атмосфере, которая была между нами. О том, что мы делали и о чем говорили. Я думаю, его интересует именно это.
Инес покачала головой, пытаясь убедить его в безнадежности этой затеи:
— Это правда, что Пэгги пробовала наркотики? В частности ЛСД?
— Господи, конечно же нет! Кто угодно, только не Пэгги! Она не проявляла к этому ни малейшего любопытства. Я знаю это точно, потому что мы часто бывали в компаниях, где их употребляли. Причем многие, чуть ли не все.
— Видите ли, Эдвард думает, что она употребляла наркотики.
— Ну что ж, в этом я мог бы его разубедить.
Официант принес им кофе и положил счет под пепельницу.
— Кроме того, у него могут быть и другие мысли. Ну я не знаю… например, что у вас были другие женщины.
— Он уже интересовался этим вопросом на Мальорке. Встречался кое с кем из наших друзей, расспрашивал. Но боюсь, тут ему не повезло.
Несколько секунд они молчали. Рэй понимал всю бессмысленность этой встречи с Инес.
— Я чувствую, что вы желаете мне добра, — сказал он. — Но вы же видите, что Эд не прав. Я просто не могу оставить все как есть.
— А я думаю, будет лучше, если вы это сделаете и даже не попытаетесь изложить ему все это в письменном виде. — Она посмотрела на голубей, хорохорившихся друг перед дружкой на мостовой. — Я старше вас и немножко знаю Эдварда. Так что поверьте, я пытаюсь дать вам лучший совет.
— И я ценю его, — сказал Рэй, хотя по тону, с каким были произнесены эти слова, было совершенно ясно, что он не имеет ни малейшего намерения следовать ее совету.
— Эдварду хочется свалить всю вину на вас. Мне даже показалось, что он может попытаться убить вас, — сказала Инес, понизив голос.
Рэй откинулся на спинку стула и рассмеялся. Сердце его вдруг забилось быстрее.
— Но как? Разве у него есть пистолет?
— О нет, конечно! Но… за него это мог бы сделать кто-нибудь другой.
— Кстати, я хотел поинтересоваться у вас насчет Антонио. Как вы думаете, мог бы Эд нанять Антонио?
— О нет! Только не Антонио! В этом будьте уверены. Антонио не выносит ссор. От них ему делается дурно. Видите ли, он родом из какой-то аристократической семьи, и у него нет привычки к подобным вещам. Вчера вечером ему чуть ли не сделалось дурно. Он слушал, слушал и вдруг понял, что не может больше этого выносить. Он позвонил мне сегодня утром и извинился за то, что ушел так скоро.
Действительно ли Антонио испытывал дурноту от ссор? Инес явно была убеждена в этом.
— Как вы думаете, мог бы я увидеться с Эдом сегодня днем? И не могли бы вы помочь устроить эту встречу? А тогда я завтра уехал бы.
— Я уверена, что он будет тянуть время. Заставит вас ждать два или три дня, чтобы только вывести вас из себя. Ведь он знает, что вы хотите поговорить с ним.
— Но эту встречу не так уж трудно устроить. Я же виделся с ним в Риме. — Рэй вдруг повысил голос, так что даже оглянулся по сторонам посмотреть, не привлек ли этим чьего-либо внимания. — Плохо только, что он в тот вечер хотел говорить лишь о прошлом.
Несмотря на то, что слова эти были чистой правдой, Рэй чувствовал, что старается выкрутиться, чтобы не рассказывать о выстреле.
— Он был в отличном настроении, все время рассказывал о школьных годах Пэгги, о каникулах, которые они проводили вместе, когда она приезжала домой из Швейцарии, о том, как у него едва хватало денег, чтобы не ударить перед нею в грязь лицом, и о том, как ему приходилось копить на эти поездки в Венецию и Париж, потому что у нее самой всегда было денег в избытке.
— О, я могу это представить, — сказала Инес.
— Но когда я пытался заговорить о том, что произошло, он и слушать ничего не хотел. А теперь хочет. Вы сами видели.
— Он всего-навсего хочет выплеснуть наружу свою злость. Как вчера вечером. Помните? Сколько вам лет, Рэй?
— Двадцать семь.
— Мне было двадцать один год, когда вы родились. Понимаете? Хотя бы поэтому я знаю больше вас. Во-первых, потому, что у меня было два мужа. — Она подавила в себе неожиданный прилив веселости. — Мой последний муж бросил меня чуть больше года назад ради другой женщины. Они теперь расстались, и я знала, что так произойдет. Знала. Так я, например, знаю, что вы не могли напугать такую девушку, как Пэгги, постелью… сексом.
— Я сказал вам вчера то же самое.
— Нет, вы просто ответили на мой вопрос, боялась ли Пэгги секса. А это совсем разные вещи.
Рэй постарался собраться с мыслями.
— Нет, я бы не назвал это страхом. Ей очень нравился секс. Только не в его обычном понимании. Я хочу сказать, она всегда пыталась представить его как нечто таинственное, мистическое. Разумеется, в сексе и в самом деле есть что-то мистическое, но она все время ждала большего. Да-да, большего.
Этот словесный порыв отнял у Рэя много сил. Плоские, убогие слова не могли вместить того, что он хотел в них вложить. Они путались у него в голове, и он понимал, что выставляет то, о чем хочет сказать, в смешном и нелепом виде. Получалось так, будто Пэгги хотела попросту переменить в постели позу в то время, как на самом деле все было и так хорошо. Высказать это словами было невозможно. Рэй нервно кусал губы и в то же время пытался сдержать улыбку.
— Да, и это я тоже могу представить, — сказала Инес. — Что ей нравился секс.
Рэй был благодарен ей.
— Да, — сказал он. — Только не совсем в обычном его понимании. Я никогда не говорил этого Эду. Это очень непросто. Я даже не пытался говорить об этом с Пэгги. Точнее, я попробовал один раз, но она не поняла, что я имею в виду, а может быть, я просто плохо излагал свои мысли. Теперь понимаете, что я чувствую себя виноватым из-за того, что не поговорил с ней тогда? А ведь я намного старше ее и куда лучше знаю мир.
— А Пэгги, похоже, совсем не знала его, — заметила Инес, стряхнув пепел в пепельницу, откуда его сразу же унесло ветром.
Слова, которые выбирала Инес, и спокойный, ровный тон, с каким она их произносила, успокаивали Рэя, чего с ним не случалось с самого момента смерти Пэгги. Потом перед его мысленным взором снова возникла картина, преследовавшая его по десять раз на дню, — ванна, наполненная кровью. Глядя на выдержанную в желто-коричневых тонах одежду Инес, он вспомнил уродливую красно-белую картину ванной на Мальорке и длинные темные волосы Пэгги, медленно шевелившиеся под водой. Она вовсе не захлебнулась, потому что в ее легких оказалось совсем мало воды — так сказали в полиции. И ванна конечно же не была наполнена одной кровью, но эта картина, этот ужасный цвет!… Рэю казалось, будто из Пэгги выкачали всю кровь после того, как она приняла решение уйти из жизни.
— Вы любили ее, — сказала Инес.
— Да, любил. Жаль, что вы не были с ней знакомы. — Рэй сначала не решался, потом все-таки достал из кармана пальто сложенный шарф. — Вот… Это не ее шарф. Я купил его здесь вчера. Он почему-то напоминает мне о ней, словно какая-то ее частичка. Поэтому я и купил его.
Инес улыбнулась, коснувшись шарфа кончиками пальцев:
— Красивый и очень романтичный.
Рэй, почему-то вдруг смутившись, сказал:
— Знаете, для меня он словно ее фотография. — И, снова убрав шарф в карман, прибавил: — Хотя вы ведь, наверное, видели ее фотографии?
— А вы оставили себе другие ее вещи?
— Нет. Одежду я раздал в поселке бедным, украшения отдал Эду. Очень многие ее вещи были в его римской квартире.
Они некоторое время молчали, потом на площади заиграл струнный оркестр, и Инес спросила:
— В чем же вы чувствуете себя виноватым?
— Не знаю. Мне кажется, когда кто-то совершает самоубийство, тот или те, кто был к нему ближе всех, чувствуют себя виноватыми в этом. Разве не так?
— Да, обычно так и бывает, — согласилась Инес.