— Документы?
— Документы, документы! Аусвайс в смысле. Показал быстро! Не хочешь?
Войдя в роль блюстителя порядка, Михаил все больше распалялся:
— Руки за голову, лицом к стене! Хлеб положи, ну!
Человек не положил хлеб. Он пожал плечами, удивляясь несуразности этого приказания, и объяснил:
— Я есть хочу.
Михаил вырвал у него батон и приказал:
— Молчи громче!
И хотел вернуть украденное Татьяне, но она отказалась:
— Да ладно, он его надкусал уже.
— Неважно! Сейчас я его отведу в милицию!
— Не надо, — сказала Татьяна. — Пусть уходит. Он кроме хлеба ничего и не взял.
Михаилу захотелось показать себя перед нею добрым человеком. Поэтому он предложил бомжу:
— Выбирай: или я веду тебя в милицию — или даю тебе три раза по шее. Предупреждаю: от меня есть шанс выжить, от милиции нет.
Всякий разумный житель нашей Богом спасаемой (ибо больше некому) страны выбрал бы, конечно, не милицию, а частное лицо. Не потому, что от милиции действительно нет шанса выжить, но очень уж она у нас непредсказуема. Приведут тебя туда с одним делом, а возьмут совсем за другое. И потом всякий милиционер есть одновременно и государственный служащий, и частное лицо, потому что у него ведь семья, дети, и все есть хотят, следовательно, общаясь с милиционером, ты общаешься как бы с двумя людьми сразу, и неизвестно, кто из них возьмет верх. Частное же лицо оно и есть частное лицо, с ним можно договориться по-свойски, и вообще, замечено, контакт на уровне неслужебном, личном у нас как-то безопаснее. И дешевле обходится. Но бомж поступил странно, неразумно. Глядя на Михаила вопросительно, он не ответил точно, а словно предположил:
— В милицию?
— Не угадал! — воскликнул Михаил. — Я тебя сам накажу!
И поднял руку, чтобы исполнить обещание, ударить три раза по шее негодяя.
Но произошло что-то странное: бомж пригнулся, вильнул телом в сторону, рука Михаила рубанула пустоту, а потом что-то ее, руку, сильно дернуло, и Михаил всем своим громоздким телом рухнул на пол. Но тут же вскочил и закричал Татьяне, выхватывая газовый пистолет, который ему выдавали на время дежурства:
— Отойди от него! Отойди!
— Брось дурить! — испугалась Татьяна.
— Отойди, говорю! — кричал Михаил.
Татьяна отошла от греха подальше.
— А ты — руки вверх! — велел Михаил бомжу. — И на выход!
— Зачем? — спросил тот.
— Ты так?! — окончательно разозлился Михаил.
И нажал на спусковой крючок.
Но выстрела не произошло.
Михаил нажал еще раз.
Ничего.
Михаил нажал несколько раз подряд.
Тщетно.
Михаил, недоумевая, заглянул в дуло, нажав при этом на крючок еще раз. На этот раз получилось: раздался выстрел, пыхнуло облако газа, Михаила отбросило, он упал и взвыл.
Татьяна, не растерявшись, первым делом побежала к двери, распахнула ее и стала махать своим фартуком, разгоняя газ. Одновременно она зажимала ладонью рот и нос. Успела при этом крикнуть бомжу:
— Иди на воздух, а то отравишься!
Тот послушно пошел на воздух.
— Господи, вот дурак-то! Ты живой? — Татьяна склонилась над Михаилом.
А тот тер кулаками глаза, кашлял и кричал:
— “Скорую” вызови!
4
Приехала “скорая”.
Сонный врач, загружая Михаила с помощью санитара, спросил у Татьяны:
— Кто его?
— Да сам.
Врач кивнул:
— Обычное дело. Они все сами.
Машина с пострадавшим уехала, Татьяна сказала бомжу, стоявшему в двери:
— А ты чего? Давай, будь здоров. Радуйся, что все обошлось.
Но бомж смотрел на нее странно. Будто лишь сейчас разглядел. Будто пытался узнать. И — узнал. Широко улыбнулся и сказал:
— Здравствуй!
— Ага, давно не виделись! — ответила Татьяна и пошла в магазин. Человек хотел пойти за нею, но она захлопнула за собой дверь и задвинула засов.
Через несколько минут дверь открылась, Таня подала в щель надкусанный батон и большую бутылку дешевой воды.
— На. И проваливай.
— Спасибо, — поблагодарил бомж. И опять поприветствовал Татьяну: — Здравствуй!
— Вот заладил… — проворчала она, закрывая дверь.
5
Заварив себе крепкого чаю, Татьяна выпила две чашки, чтобы прогнать сон, села читать, но сон все-таки одолел, она задремала.
И ее до самого утра никто не потревожил.
А утром, выйдя на крыльцо, она увидела, что бомж не ушел. Спит, свернувшись калачиком.
Татьяна слегка пихнула его ногой (не от грубости, а потому, что он ведь, может, заразный, а у нее дети!).
— Ты тут еще? Смотри, милиция заинтересуется, в самом деле! Але, гражданин, проснись!
Бомж проснулся, сел, протер глаза, увидел Татьяну и обрадовался:
— Здравствуй!
— Смени мелодию, — посоветовала Татьяна. — И нечего тут. Мне не надо, чтобы у меня на пороге неизвестно кто спал, понял? Если ты бомж, иди куда-нибудь в кусты и лежи там. Если псих, ищи свою психушку!
Она ушла.
Бомж встал и огляделся.
Похоже, услышав про кусты, он именно их и искал взглядом.
И нашел: между двумя новыми домами был пустырь. Тоже собирались строить дом, но дальше фундамента дело не пошло. Все поросло густым бурьяном в человеческий рост.
Бомж пошел туда и скрылся в этих зарослях.
Сидел и смотрел оттуда на дверь магазина.
6
К восьми утра в магазин пришла девушка Кристина, сменщица Татьяны.
Вообще схема работы продавщиц в магазине была такая: “через два раза по двенадцать”. Это означало: три продавщицы по очереди отрабатывали двенадцать часов. К примеру, отстоит Татьяна ночь с восьми вечера до восьми утра, потом две напарницы, на следующий день Татьяна уже с восьми утра до восьми вечера, зато потом у нее свободны ночь и целый день. Таким образом, если не очень дрыхнуть после ночной смены, образуется, помимо работы в магазине, два полноценных трудовых дня, которые Татьяне, как мы увидим позже, очень были нужны.
Татьяна сдавала Кристине смену, доедая шоколад. Объясняла:
— Вот тут все записано — сколько, чего. Рашкин в счет долга две бутылки пива взял, Семенчукова бутылку водки, они отдают, им можно…
Кристина не смотрела в тетрадь, а, прислонившись спиной к стене, зевала и распрямляла плечи, закидывая назад руки.
— Кристина! Очнись!
— Дискотека была в ДК до четырех, — объяснила Кристина. — Два часа спала всего.
— Молодость. Здоровье, — позавидовала Татьяна.
Кристина махнула рукой:
— Да нет уже здоровья никакого, уже печень чувствую, а мне двадцать четыре всего!
— Замуж тебе надо.
— Ты была — и что? Двое детей, а муж где?
— Лучше уж никакого, чем такой, — призналась Татьяна.
Кристина отломила из руки Татьяны дольку шоколада и сказала:
— Тоже на сладкое тянет — это не беременность?
Татьяна, осмотрев остаток шоколада, ответила:
— Нет. На соленое обычно.
И, будто чего-то напугавшись, завернула остаток и спрятала поглубже под прилавок.
— Соленого тоже хочется, — обреченно призналась Кристина. — Провериться надо. Хорошо тебе — уже родила, отмучилась. А я чего-то так рожать боюсь!
— Говоришь, будто уже собралась. Ты реши сначала, от кого.
— А какая разница? — рассмеялась Кристина. — Какой ни будет, все равно исчезнет. У меня ни одна подруга с мужем не живет!
— Национальная проблема! — вздохнула Татьяна.
— Вот именно, — согласилась Кристина.
При этом, замечу, никакой горечи не было в ее голосе, а просто констатация факта: что же делать, если оно так есть? Делать нечего.
Татьяна вышла из магазина.
Бомж увидел это, вылез из бурьяна и отправился за нею.
Магазин был на одной окраине, а жила Татьяна на противоположной, поэтому путь ее домой пролегал через центр города, который был вполне фешенебельным: большие дома, рекламные щиты, витрины магазинов. И множество машин.
Бомж, идя за Таней и явно боясь упустить ее из виду, успевал разглядывать и окружающее, причем не как человек, впервые попавший в этот город, а словно был вообще пришельцем, который удивляется самым обычным вещам. Например, его поразили люди, разговаривающие сами с собой, в пространство, то есть по мобильным телефонам. Бомж хмыкал, недоумевал, наконец подошел сзади к одной девушке, углубившейся в разговор, и прислонился ухом к ее трубке, чтоб услышать, что там такое. Девушка ойкнула, оглянулась, крикнула что-то вроде: “Идиот!” — и торопливо ушла.