Есть, есть! Как не быть! Я вам скажу, и очень есть, да не слушают, не слушают. Вот в чем вся беда: умных людей, нас не слушают.
Крутицкий . Мы сами виноваты: не умеем говорить, не умеем заявлять своих мнений. Кто пишет? Кто кричит? Мальчишки. А мы молчим да жалуемся, что нас не слушают. Писать надо, писать — больше писать.
Мамаев . Легко сказать: писать! На это нужен навык, нужна какая-то сноровка. Конечно, это вздор, но все-таки нужно. Вот я! Говорить я хоть до завтра, а примись писать — и бог знает что выходит. А ведь не дурак, кажется. Да вот и вы. Ну, как вам писать!
Крутицкий . Нет, про меня вы не говорите! Я пишу, я пишу, я много пишу.
Мамаев . Да! Вы пишете? Не знал. Но ведь не от всякого же можно этого требовать.
Крутицкий . Прошло время, любезнейший Нил Федосеич, прошло время. Коли хочешь приносить пользу, умей владеть пером.
Мамаев . Не всякому дано.
Крутицкий . Да, вот кстати. Нет ли у вас на примете молодого человека, поскромнее и образованного, конечно, чтобы мог свободно излагать на бумаге разные там мысли, прожекты, ну и прочее.
Мамаев . Есть, есть именно такой.
Крутицкий . Он не болтун, не из нынешних зубоскалов?
Мамаев . Ни-ни-ни! Только прикажите, будет нем, как рыба.
Крутицкий . Вот видите ли, у меня написан очень серьезный прожект, или записка, как хотите назовите; но ведь вы сами знаете, я человек старого образования…
Мамаев . Крепче было, крепче было.
Крутицкий . Я с вами согласен. Излагаю я стилем старым, как бы вам сказать? Ну, близким к стилю великого Ломоносова.
Мамаев . Старый стиль сильнее был. Куда! Далеко нынче.
Крутицкий . Я согласен; но все-таки, как хотите, в настоящее время писать стилем Ломоносова или Сумарокова, ведь, пожалуй, засмеют. Так вот, может ли он дать моему труду, как это говорится? Да, литературную отделку.
Мамаев . Может, может, может.
Крутицкий . Ну, я заплачу ему там, что следует.
Мамаев . Обидите, за счастье почтет.
Крутицкий . Ну вот! С какой же стати я буду одолжаться! А кто он?
Мамаев . Племянник, племянничек, да-с.
Крутицкий . Так скажите ему, чтобы зашел как-нибудь пораньше, часу в восьмом.
Мамаев . Хорошо, хорошо. Будьте покойны.
Крутицкий . Да скажите, чтобы ни-ни! Я не хочу, чтобы до поры до времени был разговор; это ослабляет впечатление.
Мамаев . Господи! Да понимаю. Внушу, внушу.
Крутицкий . Прощайте!
Мамаев . Я сам с ним завтра же заеду к вам.
Крутицкий . Милости просим.(Уходит, Мамаев его провожает.)
ВыходятКлеопатра Львовна иГлумова .
Явление второе
Мамаева иГлумова .
Мамаева . Молод, хорош собой, образован, мил! Ах!
Глумова . И при всем при этом он мог погибнуть в безвестности, Клеопатра Львовна.
Мамаева . А кто ж ему велел быть в безвестности! Уж довольно и того, что он молод и хорош собою.
Глумова . Коли нет родства хорошего или знакомства, где людей-то увидишь? где протекцию найдешь?
Мамаева . Ему не надо было убегать общества, мы бы его заметили, непременно заметили.
Глумова . Чтобы заметным-то быть, нужно ум большой; а людям обыкновенным трудно, ох как трудно!
Мамаева . Вы к сыну несправедливы, у него ума очень довольно. Да и нет особенной надобности в большом уме, довольно и того, что он хорош собою. К чему тут ум? Ему не профессором быть. Поверьте, что красивому молодому человеку, просто из сострадания, всегда и в люди выйти помогут, и дадут средства жить хорошо. Если вы видите, что умный человек бедно одет, живет в дурной квартире, едет на плохом извозчике — это вас не поражает, не колет вам глаз, так и нужно, это идет к умному человеку, тут нет видимого противоречия. Но если вы видите молодого красавца, бедно одетого, — это больно, этого не должно быть и не будет, никогда не будет!
Глумова . Какое у вас сердце-то ангельское!
Мамаева . Да нельзя!..