– Лучше бы уже. В полдень я проголодалась, но, как ни странно, не смогла проглотить ни куска. Хотела поехать в школу и посмотреть на всех их. Но не поехала. Я выпалывала сорняки в полном бешенстве до тех пор, пока автобус не высадил детей у дома.
Из окна спальни ему была видна дорожка, и он увидел Нэнси, подъезжавшую к амбару и обернувшуюся помахать рукой и прокричать что-то через плечо кому-то невидимому. Возможно, Сандре. Нэнси была одета в синие джинсовые шорты и красную блузку.
– Вот и старушка Нэнс, – сказал он, – тютелька в тютельку.
– Она, говоря ее словами, в диком бешенстве от Пайка. Кажется, в школе объявился новый талант. Нечто с почти платиновыми волосами. Так что Пайк сейчас – глупяк.
– Глупяк?
– Для меня это тоже было внове. Кажется – это комбинация «глупый» и «шмяк». Перевод был дан с крайним нетерпением: «Ох, маммма!».
– Я принимаю это. Пайк Фостер – глупяк. Вне всякого сомнения. Он слишком крупный и мускулистый для пятнадцатилетнего мальчика. И когда я пытаюсь завести с ним разговор, он краснеет, пялит на меня глаза и издает самый ужасный и бессмысленный смешок, какой я когда-либо слышал.
– Он не знает, как себя вести с тобой. Вот и все.
– Во мне нет ничего непонятного. Двусложные слова ставят его в тупик. Истинное дитя телевизионного века. И этой чертовой школы, этих чертовых педагогических теорий. И прежде чем ты дашь мне обычный самодовольный ответ – я не вступлю в Ассоциацию родителей и учителей, чтобы попробовать хоть что-нибудь сделать с этим.
Они спустились вниз. Нэнси сидела на стойке в кухне и говорила по телефону. Она взглянула на них с выражением беспомощной скуки, прикрыла рукой трубку и прошипела:
– Я просто должна сегодня позаниматься.
– Тогда повесь трубку, – сказал он.
На задней лестнице раздался звук, похожий на то, как если бы с нее скатилась очень тощая лошадь. Баки и его лучший друг Энди прогромыхали через кухню, вылетели через дверь в перегородке и направились к амбару. Пружина на двери вздохнула.
– Здравствуй, папа! – сказал Баки.
– Здравствуй, сын. Здравствуй, Энди.
– Привет, мистер Боуден.
– Куда вы, мальчики, направляетесь?
– Ну, мы – к амбару.
– Хорошо. Бегите, мальчики.
Нэнси, с увлечением слушая голос на другом конце линии, сбросила сандалию с правой ноги. Голыми пальцами она рассеянно пыталась повернуть ключ шкафчика под стойкой. Кэрол открыла стенную духовку и смотрела на то, что там было, с двусмысленным и недружелюбным выражением. Она была хорошим, но эмоциональным поваром. Она разговаривала с ингредиентами и посудой, Если что-то не выходило, то не по ее вине. Это был акт обдуманного бунта. Проклятая свекла решила выкипеть досуха. Глупые цыплята не хотели становиться мягкими.
Сэм снова налил себе и перешел с выпивкой за столик. Он раскрыл вечернюю газету, но прежде чем начать читать, оглядел кухню. У Кэрол была крепкая хватка дизайнера. Множество нержавеющей стали. Большая комната. Она занимала прежнюю кухню, буфетную и кладовую. Центральный островок с мойкой и плитой отделял рабочую часть от обеденной. Шкафчики и пеналы были из темной сосны. Большое окно выходило на лесистый холм за амбаром.
Разнокалиберные медные кастрюли висели на сосновой стене. У обеденного столика был небольшой камин полевого камня. С начала Сэм не был поражен. Он не чувствовал себя уютно в комнате. Слишком журнально, говорил он. Слишком медно и затейливо. Но сейчас она ему очень нравилась. В этой комнате проводили больше всего времени. Очень строгая столовая белого дерева с синими стенами была оставлена для торжественных случаев. Все пятеро удобно располагались и за кухонным столом.
Когда Нэнси повесила трубку и подняла свою сандалию, Сэм сказал:
– Слышал, у тебя появились соперницы, Нэнс.
– Что? Ах, это! Мама тебе сказала. Она – откровенно протухшая штучка. Вся в рюшечках, ш шамой милой легкой шепелявоштью и страшно большими глупыми глазами. Мы все подозреваем, что она косит под Алису в стране Чудес. Все ребята определенно одурели возле нее. Ужасающее зрелище. Отвратительное. Бедный старый Пайк. Он не может и двух слов связать, и по этому все, что ему остается делать, это кружить вокруг нее, выпячивая все свои мускулы. Меня это не греет.
– Ну вот, очаровательно женственное выражение.
– Все так говорят, – сказала дочь жалобно. – Я просто начала учиться.
– Что у вас будет завтра, дорогая? – спросила Кэрол.
– Экзамен по истории.
– Может, тебе будет нужна помощь? – спросил Сэм.
– Может быть, с датами, попозже. Ненавижу учить все эти замшелые старые даты.
Он посмотрел на дверь, через которую ушла Нэнси. Такой прекрасный и опасный возраст. Наполовину ребенок и наполовину женщина. А полностью превратившись в женщину, она обещает стать необычайно красивой. Что создаст свой круг проблем.
Уже заканчивая газету, он услышал, как Кэрол набирает номер.
– Алло, Лиз? Кэрол. Наш средний ребенок достаточно цивилизован?… В самом деле? Хорошо. Твой Майк – настоящий ангел, когда он здесь. По-моему, они все реагируют таким образом… Если можно, будь так добра. Спасибо, Лиз… Джеми? Дорогой, я не хочу, чтобы вы с Майком отупели от учения. Ты слышишь?.. Хорошо, дорогой. Локти на стол не класть, громко не чавкать и в полдесятого быть дома. До свидания, золотце.
Она положила трубку, повернулась и виновато посмотрела на Сэма.
– Я знаю, что это глупо, но я начала волноваться. А позвонить так легко.
– Я рад, что ты это сделала.
– Если я буду продолжать в том же духе, мы все станем неврастениками.
– Думаю, что это хорошая мысль – получше приглядывать за ними.
– Может, ты позовешь Баки и отошлешь Энди домой, дорогой?
В девять часов, увидев, что Баки лег в постель, Сэм спустился по коридору в комнату дочери. На шкафчике для одежды лежала стопка свежих пластинок, тихо играла музыка. Нэнси сидела за столом перед открытой книгой и тетрадью. Она была в своем розовом махровом халате. Волосы всклокочены. Дочь посмотрела на него взглядом, означавшим, что она полностью выдохлась.
– Готова к датам?
– Кажется, да. Я, скорее всего, не вспомню и половины из них. Вот список, пап.
– Ты даже цифры пишешь с наклоном влево?
– Это такая особенность.
– Уверен в этом. Разве уже не учат правописанию?
– Почерк должен быть разборчивым. Это все, что они говорят.
Он подошел к кровати, отодвинул неизменного кенгуру и сел.
Она получила Салли на свой первый день рождения, и с тех пор та всегда и везде была с Нэнси в кровати. Нэнси больше не жевала ее уши. Слишком мало осталось жевать.
– Мы будем заниматься на фоне музыки, исполняемой джентльменом с больными аденоидами?
Нэнси потянулась к проигрывателю и повернула выключатель.
– Я готова. Давай, заправляй.
Он прошел по списку, она пропустила пять дат. Через двадцать минут она назвала их все, независимо от того, в каком порядке он спрашивал. Она была умным ребенком и способным. Ее разум был по-своему строго логичным и упорядоченным, не творческим. Баки, казалось, больше походил на Нэнси. Джеми был мечтателем, медлительным учеником с богатым воображением.
Он поднялся, отдал ей список и, поколебавшись, сел снова.
– Родительский час, – сказал он.
– Кажется, у меня совершенно чистая совесть, по крайней мере, сейчас.
– Это инструкция, детка, по поводу чужаков.
– Боже, мы говорили об этом триллионы раз. И с мамой тоже. Не соглашайся кататься. Не ходи в лес одна. Никогда не езди автостопом. И если кто-то смешно ведет себя, удирай, как ветер.
– Все немного не так в этот раз, Нэнс. Это – один конкретный человек. Я уже было почти решил не говорить тебе, но потом подумал, что это будет немного глупо. Это человек, который ненавидит меня.
– Ненавидит тебя, папа!
Он почувствовал легкую досаду.
– Да, кто-то может ненавидеть твоего мягкого, любящего, жалкого, старого отца.
– Я не имела в виду ничего такого. Но за что он?