И хотя с тех пор сменилось уже несколько поколений, все по-прежнему помнили, какая ветвь клана являлась законной, а какая — нет.
Голос этого большого человека напоминал глухую барабанную дробь.
— Я не претендую на родство с этой девицей. Митчелл с радостью сказал бы то же самое, но не мог.
Виктория Сторм приходилась ему дальней родственницей, и как раз это обстоятельство он собирался использовать для того, чтобы встретиться и объясниться с ней.
На него была возложена чрезвычайно трудная миссия, и ради ее выполнения Митчелл приготовился даже к тому, чтобы стерпеть со стороны этой красавицы пренебрежение, тем более что ему предстояло выступить перед ней в роли просителя.
— Наверное, переодевание в национальные костюмы было не такой уж хорошей идеей, — признал Митчелл, потерев ладонями усталые глаза.
Йен Маккламфа покачал головой.
— Что толку теперь говорить об этом. Но если не возражаешь, я напомню тебе, что представители вашей ветви всегда уверяли, будто владеют да-шеаладх.
— Да-шеаладх? — Гэльское слово прозвучало в устах Митчелла неуклюже.
— Второе зрение.
Митчелл с интересом посмотрел на Маккламфу.
— Способность предсказывать события?
— Да. Видение приходит внезапно независимо от места, времени и твоего желания. Жаль, что в твоей семье этим даром никто не обладает. Сейчас это могло бы здорово нам пригодиться. — Он помолчал и философски добавил: — Хотя, конечно, некоторые скажут, что это не дар, а скорее тяжкое бремя.
«У меня бремя совсем другого рода», — подумал Митчелл, вспоминая разрушенные стены замка, высокие угрюмые горы и дикий, открытый всем ветрам остров в океане.
За прошедшие месяцы он научился доверять мнению Йена Маккламфы, хотя выражалось оно, как правило, в довольно резкой форме. Однако сегодня разочарование и усталость — он не спал со вчерашнего дня, с тех пор как они выехали из Глазго, — сделали Митчелла раздражительным.
— Черт, нас преследует какой-то рок! — выругался он.
Его спутник неожиданно развеселился и хлопнул Митчелла ладонью по спине:
— У Бернса есть строчки на этот счет.
— Да?
Йен Маккламфа обожал цитировать любимого сына и поэта Шотландии Роберта Бернса. О чем бы ни шла речь, Маккламфа всегда находил у него что-нибудь подходящее к случаю. Вот и сейчас Маккламфа тряхнул своей косматой гривой и изрек:
— Робби Берне писал, что он «не одинок».
— Кто, Берне?
— Да нет, зверек.
На лице Митчелла изобразилось недоумение.
— Какой зверек?
Шотландец улыбнулся, и его лицо совершенно преобразилось.
— О Господи, полевая мышь 2 , конечно. Помнишь:
Ах, милый, ты не одинок, И нас обманывает рок…
Оба рассмеялись.
— Ну а теперь, может быть, ты мне все-таки объяснишь, для чего мы здесь? — спросил Йен, продолжая улыбаться.
Митчелл уклонился от прямого ответа:
— Мы здесь для того, чтобы встретиться с хозяйкой бала.
Шотландец поправил свою короткую курточку и в тон ей жилет, после чего издал странный звук — не то смешок, не то всхлип.
— Милорд, вы, может быть, забыли о том, что говорите с Маккламфой?
Когда Йен хотел подчеркнуть важность своих слов, он всегда переходил на официальный тон.
Митчелл подумал и ответил все так же неопределенно:
— Мы здесь для того, чтобы узнать врага.
Густые светло-рыжие брови Йена сдвинулись в одну сплошную линию.
— Этот урок ты выучил, играя на коленях у деда? Митчелл отошел немного в сторону и сказал:
— Нет, в лондонской школе экономики после Джакарты и Техасского университета.
Они пошли по тропинке обратно, обогнули террасу и вышли к дому, перед которым раскинулась холмистая зеленая лужайка. Глазам их предстал впечатляющий ряд французских окон, распахнутых навстречу летней ночи: стеклянные панели сверкали как ограненные алмазы, медные ручки и защелки блестели как золотые. Сквозь окна и двери струился свет и лились звуки вальса.