Это все же не парусник, на котором я чуть не отправился проверять, нельзя ли дойти до Нассау раньше Уинна, Бертрама и прочих субъектов, которые совершают тридцатифутовые прыжки, а как только ты плюхнешься в воду, исполняют на твоей спине пьесы для концертино, прощупывают почки, суют тебе в зубы боксерский резиновый предохранитель. Для такого пробега крошку “Муньекиту” пришлось бы превратить в гоночную машину с каждым двигателем мощнее на сотню лошадиных сил, с особыми маховиками и гораздо большим количеством распорок и скреп для установки всех этих моторов, после чего она не годилась бы ни на что больше.
Вдобавок однажды меня уговорили выйти на паруснике. Вы, может быть, усомнитесь, что это ненамного забавней попыток прыщавого похмельного ковбоя удержаться на длиннорогом быке на родео в облаках пыли, но ощущение близкое.
Подойдя к заливу северней Броуард-Бич, пришлось вытащить карту и посмотреть, у какой отметки надо выйти из фарватера, чтобы попасть в устье Шавана-Ривер. Итак, во вторник в половине одиннадцатого утра или чуть позже я подошел к длинному, словно палец, пирсу лодочной станции Бэннона, накинул линь на сваи и заглушил моторы.
Взобрался повыше на опалубку причала и огляделся. У Бэннона швартовался десяток лодок с подвесным мотором, вдвое меньше моторных парусников, два маленьких прогулочных судна, на слипах [4] аккуратными рядами стояла дюжина плавучих домов, которые сдавались в аренду, фибергласовых, белых с оранжевой полосой. Я увидел, что он поставил ангар, о котором рассказывал мне в последнюю встречу, года полтора назад. В ширину по пятнадцать отсеков, три ряда в высоту. Грузоподъемник мог поставить туда на месячное хранение сорок пять лодок, но заполнен был только нижний ряд и наполовину средний.
Вверх по реке от его участка и на другой стороне, где во время моего последнего визита было сплошное болото, виднелись протянувшиеся на милю и больше приземистые светлые, нежилые с виду постройки. Рядом на стоянке поблескивали автомобили.
Рядом с маленьким зданием пристани и стоявшим параллельно реке и шоссе 80Д, примерно в сотне футов от того и другого, белым блочным бетонным мотелем с красной черепичной крышей никого не было видно. Я вспомнил рассказ Таша о его намерении расширить мотель с десяти номеров до двадцати. “Сейчас мы с Джанин и с тремя ребятишками занимаем два номера, так что можем сдавать всего восемь, и не могу тебе даже сказать, Трев, сколько народу приходится заворачивать”.
Лежали панели для десяти дополнительных номеров, примерно три секции были сложены на высоту плеча, но поросли какой-то дикой зеленой виноградной лозой, которая проползла вдоль стены на пятнадцать футов, свесив усики вниз.
Несколько свай на причале покосилось. Флажки на пристани выцвели, стали серыми, обтрепались на ветру до лохмотьев.
– Эй! – завопил Таш. – Ну и дела! Эй, Макги!
Вывернув из-за угла мотеля, он несся ко мне галопом, смахивая на першерона. Крупный мужчина. Почти с меня ростом и вполовину объемом.
Очень давно и очень далеко мы с ним играли в одной футбольной команде. Брэнтли Брекенридж Бэннон, фулбэк [5] , второй состав. Он был бы в первом составе, если б быстрей разбегался, потому что, когда разбегался, остановить его было трудно. Сначала его называли Би-Би, потом сокращенно Биб, а в том сезоне вдруг прозвали Ташем. Он был абсолютно не способен ругаться. Самое большее, что мы когда-либо от него слышали, даже в самых гнусных, несчастных, мучительных обстоятельствах, это невнятное: “Будь ты неладен!"
Потом на одной игре мы попробовали приспособиться к его медленному старту. Его поставили справа, откуда он при броске должен был бежать налево за куотербэка, который быстро сделал несколько шагов назад, не сумел отдать пас отклонившемуся вправо боковому, крутнулся на месте и всадил мяч прямо в живот Бэннону. Я в то время был нападающим на левом краю, и при первой попытке лайнбэкер почуял пас, рванул вперед, увидел происшедшее и в подкате врубился плечами Бэннону в коленки.