Сообразив, что нигде не видно Тайлера, негра, работавшего у них во время моих прошлых приездов, высокого, жилистого, веселого нестареющего мужчину темно-шафранного цвета, с лицом ученого и сверхъестественным даром диагностировать неполадки в морских двигателях, я спросил, не выдался ли у него выходной.
— О, Тайлер от нас ушел… должно быть, месяцев восемь назад. Таш очень расстроился. Знаешь, как хорошо при нем было! Впрочем, теперь… тоже неплохо. Наверно, мы все равно не смогли бы платить ему при нынешнем положении дел.
— Из-за дороги?
— И многого другого.
— Например?
— Думаю, если Ташу захочется, чтобы ты выслушал горестную историю, он лучше сам все расскажет. Скажу только одно, Тревис Макги. — Она прищурилась и стукнула кулачком по пластиковому столу. — Бежать отсюда мы не собираемся!
— Кто-то пытается вас заставить?
— Лучше поговори об этом с Ташем.
— Можешь раздобыть сиделку на нынешний вечер?
— Что?
— Нарядись пошикарней, пошатаемся втроем по Броуард-Бич, найдем выпивку и закуску, домой вернемся поздно и всю дорогу будем орать песни.
Ее узкое лицо озарилось:
— Вот это мне нравится!
И Таш, вернувшийся с двумя другими светлоголовыми отпрысками, выразил одобрение. Сиделка была под рукой. Джан объяснила, что они сдали одной супружеской паре плавучий дом за особую плату. Молодые ребята, лет по двадцати с небольшим. Живут в том плавучем доме, возле которого стоит старый желтый фургон. В другом, в дальнем конце, — пара пенсионеров. В данный момент сданы всего два.
— Их зовут Арли и Роджер Денн, — добавила Джанин. — Немножечко странноватые. Неопрятные с виду. Он делает забавные статуэтки и украшения из раковин, она вяжет, пишет безвкусные морские пейзажики, а как только достаточно наработают, загружают фургон, едут и продают поделки в сувенирные магазины. Порой на это уходит два дня, иногда неделя.
Арли Денн явилась выполнять обязанности сиделки точно вовремя, и я согласился насчет неопрятности. Это была мягкая, сдобная, очень бледная девушка с длинными прядями светло-русых волос, с широко расставленными равнодушными водянистыми голубыми глазами, тихим певучим голоском, вечно разинутым ртом, в белой мужской рубашке — грязной, в бледно-голубых шортах — грязных, с босыми ногами — тоже грязными. Я понял, почему Джанин перед уходом покормила детей.
Отведя катерок от причалов, я передал его Ташу. Солнце садилось за нашими спинами, мы скользили по длинным, широким извивам Шавана-Ривер, мимо мангровых деревьев и белых цапель, вышли в большой залив, где на север вверх по фарватеру двигался кеч [8] , банальный, как красочная открытка, под парусами, которые солнце окрасило в оранжевый цвет, перед ним пролетела диагональю нестройная стая пеликанов, направляясь на птичий базар, падая и поднимаясь по подсказкам летящего вожака.
Коснувшись огромной лапой двойных дросселей, Таш вопросительно поднял брови, и я жестом изобразил толчок. Джанин в красивом желтом платье сидела на яркой обшивке транца моторного отсека, короткие черные волосы теребил ветер, лицо сияло от наслаждения скоростью, новыми впечатлениями, дуновениями вечерней прохлады после дневной жары.
У городской пристани Таш замедлил ход, мы прошли вверх по туннелю, под мостом, вдоль береговых пляжей. Я оставил лодку в местечке под названием Бич-Марин, где, по словам смотрителя, ничто ей не помешает. Мы прошли три квартала пешком в хороший известный мне ресторанчик. В тридцати шагах от ресторана Джан, опираясь одной рукой на могучее плечо Таша, переобулась, сменила сандалии на туфли на высоком каблуке, достав их из соломенной сумки.
Выпивка была хорошая, бифштексы хорошие, вечер почти хороший. В любой супружеской жизни погода порой портится, выкидывает самые разные фокусы. Медленное крушение, медленная потеря всей ставки, вместо ожидаемых выигрышей, — это может отравить счастливейшие сердца.