Друг отца зашел навестить и, посмеиваясь, похлопал его по плечу.
— Что, молодой товарищ, пожалуй, дома-то лучше? Уж кто пускается в море, тот должен быть готов ко всему. Впрочем, пока бояться нечего, этот ветер, может быть, и не совсем приятен новичку, но зато как славно гонит он нас вперед! Все паруса подняты, и корабль наш летит, как птица. Если дело пойдет так, то не пройдет и трех недель, как мы увидим берега Бразилии.
За ночь ветер утих, и утром Робинзон снова любовался прекрасным морским видом. Ему теперь совестно было своего вчерашнего страха, и он решил вперед быть храбрым. Матросы, которым хорошая погода давала некоторый досуг, мимоходом заговаривали с ним.
— Смотри-ка! Видал ли ты такие цветы? — усмехаясь, спросил один, кивнув головой на воду.
Робинзон перегнулся через борт и с изумлением стал наблюдать морскую глубину. Вода была необыкновенно прозрачна, взор уходил туда без конца, различая все новые и новые формы. Там росли словно волшебные сады, тянулись колеблемые течением чудовищные ветки странных растений, плавали какие-то шары, звезды, мелькали рыбы разных величин, разнообразного вида и цвета. Один раз Робинзону так захотелось вытащить из воды и разглядеть поближе какую-то диковинную полупрозрачную чашу, отливавшую всеми цветами радуги, что он схватил ведро на очень длинной веревке и пытался вычерпнуть ее. Но скоро убедился, что об этом и думать нечего, так глубоко сидела его добыча.
С каждым днем становилось жарче. Робинзон уж давно, с некоторым сожалением, снял свои новый суконный камзол и ходил, как и все, в белой полотняной одежде. На острове Мадере, к которому приставали за новым запасом провизии и питьевой воды, впервые увидел Робинзон пальмы и другие растения жарких стран; да и люди тут были совсем другие, чем в Англии.
Как ни много воды было кругом, для питья все же приходилось везти воду с собой, потому что морская горько-соленого вкуса и не годится для питья. Не только земля, но и небо менялось по мере того, как шло их путешествие: звезды стали ярче, крупнее, и среди них его научили различать пять прекрасных звезд, составлявших созвездие Южного Креста. Ночью море светилось иногда, словно все горя каким-то непонятным огнем.
Видя удивление Робинзона, один матрос зачерпнул раз этого огня, но в ведре плескалась только холодная, темная вода. Капитан объяснил ему, что свечение происходит от множества крошечных, невидимых простому глазу животных, имеющих способность светиться, вроде наших светляков.
— Ах, как я рад, что поехал с вами! — пылко воскликнул как-то Робинзон. — Я стал совсем другим человеком, я так много узнал. И бури я не боюсь теперь больше!
— Пока наше плавание идет очень счастливо, — ответил приятель отца, — а про бурю пока лучше не будем говорить!
Так прошло еще несколько дней. Выйдя раз утром на палубу, Робинзон заметил, что Джеральд с капитаном о чем-то оживленно беседуют. Их лица были так озабочены и серьезны, что юноша не решился к ним подойти, а обратился к одному из матросов, тревожно всматривавшемуся куда-то вдаль, туда же, куда и капитан.
— В чем дело, Дик?
— Да, кажется, нас изрядно потреплет сегодня! — ответил тот угрюмо.
— Почему же ты это думаешь?
Матрос молча показал на темное облачко у самого края неба.
«Странные люди! — подумал Робинзон, — на небе яркое солнце, море, как зеркало, стоит ли бояться какого-то облачка? Ну, и пусть потреплет, я еще этого не испытал. Корабль наш построен хорошо и крепко, а какой же я буду моряк, если не изведаю разочек настоящей бури!»
Облачко между чем быстро росло.
Солнце начало меркнуть, в воздухе стояла совершенная тишь, паруса бессильно повисли.
Но громовый голос капитана звучал, не умолкая.
Матросы, как кошки, влезали и спускались с мачт с необыкновенной быстротой. Робинзон не понимал, в чем дело, но видел, что идет какая-то важная и спешная работа. И вдруг он понял все: облачко, уже превратившееся в черную, грозную тучу, закрыло солнце, пронесся страшный порыв ветра, сваливший его с ног. Кое-как поднявшись и схватившись за протянутый канат, Робинзон с изумлением увидел, что все море внезапно точно закипело: огромные валы покрытые пеной, со свистом и грохотом обрушивались друг на друга, корабль то проваливался словно в бездну, то снова взбирался на гребень волны. Крепко вцепившись в свой канат, прижавшись спиной к выступу капитанской будки, Робинзон неподвижно сидел, с замирающим сердцем. Так прошел весь день, вечером разразилась жестокая гроза. Весь мокрый от хлынувшего ливня, Робинзон с трудом добрался до своей каюты. Проведя почти без сна всю ночь, утром он снова поднялся на палубу. Ветер бушевал с прежней силой, хорошего было мало. Пробегая мимо, матрос крикнул ему, что грот-мачта так расшатана ветром, что придется, пожалуй, ее срубить. Другой махнул рукой и крикнул, что ни капитан, никто другой не знает, куда их занесло. Так прошел весь долгий день, за ним и другой и третий. Измученные люди едва находили в себе силы исполнять приказания капитана, никто не думал ни о пище, ни о сне. Наконец, ветер начал немного стихать, но пришла новая беда: на корабле появилась течь. Все, кто только оставался на ногах, были призваны вычерпывать воду.
Робинзон работал вместе с другими, но вода нисколько не убывала. Всю ночь работали люди, разделившись на две смены, утро принесло им как будто радость — солнце встало, лучезарное, как прежде, море заметнее успокаивалось, у всех воскресла надежда на спасение.
В полдень матрос, бывший на мачте, закричал:
— Земля! Земля!
Скоро всем стала видна вдали темная полоска земли, но капитан не мог определить, что за берег это был. Руль повернули в сторону земли, с новой надеждой заработали люди. Крупные волны, все еще ходившие по морю, быстро гнали корабль к желанному берегу, как вдруг раздался страшный треск, и сильный толчок сшиб всех с ног. В первую минуту у всех мелькнула мысль, что корабль раскололся пополам. Его движение внезапно прекратилось, он остановился, как прикованный. Тогда все поняли, что волнами корабль брошен на подводный камень. Вода с силой хлынула в образовавшуюся пробоину, корабль погибал…
Но неужели умереть теперь, в виду близкой земли? Капитан приказал спустить шлюпку, куда должны были поместиться все. Когда это было сделано, с большим трудом спустились в нее и направились к берегу. Но скоро все с ужасом увидели белую полосу пены и поняли, что весь берег окаймлен подводными скалами и подойти к нему даже в шлюпке нет возможности. Огромные волны налетали сзади и обливали всех сидящих в лодке… Вдруг раздался общий вопль ужаса: лодка опрокинулась.
Рис. 2. С гибнущего корабля люди плывут к берегу на лодке.
Робинзон почувствовал, что погружается в воду с головой и захлебывается, но он был хороший пловец, и скоро ему удалось вынырнуть и перевести дух, пока новая волна снова не овладела им. Зато она подтащила его настолько близко к берегу, что он внезапно почувствовал твердую почву под ногами. Ему удалось пробежать с десяток шагов, когда следующая волна снова овладела им, как кошка мышью. Задержав дыханье, бедняга изо всех сил старался не дать оттащить себя от берега. Он снова успел продвинуться немного вперед, вода доходила уже едва до колен, когда новый огромный вал снова накрыл с головой, увлек за собой и бросил с размаху на что-то твердое, так, что Робинзон лишился чувств.
III
НА БЕРЕГУ. НОЧЛЕГ НА ДЕРЕВЕ
Так и не узнал никогда Робинзон, долго ли продолжалось его обморочное состояние.
Первое, что он понял, когда, наконец, пришел в себя, это то, что он жив. Над ним было голубое небо, и невдалеке слышен был шум морского прибоя. Тогда он приподнялся и увидел, что лежит на большом камне, плоском, как стол. Кругом воды не было. Видимо, волна закинула его сюда во время прилива, а теперь был отлив, и пространство между его камнем и видневшейся зеленью было совершенно сухо. Не долго думая, Робинзон соскочил с камня и со всех ног пустился туда. Сознание, что он жив, цел и невредим, наполняло его таким восторгом, что он кричал и прыгал на ходу, и взмахивал руками, и не знал уж, как выразить свое счастье.