Из тех, що всю войну прошли, а в полыме не сгорели и в воде не потонули. Чем порадуешь ты?
– У меня не густо: я да радист. Зато со мной две полуторки и мотоцикл с коляской. Карту запомнил? Куда бы фрицы от складов ни направлялись, в любой стороне просека или дорога имеется. Вот и воспользуемся техникой, чтобы ноги не бить понапрасну да силы не тратить попусту.
– Тоже верно, – согласился Вовк, поднимаясь со скамейки. – А сейчас, друже, маленько поскучай один – надобно заняться взводом…
Отодвинувшись подальше в тень и дымя папиросой, старший лейтенант с интересом наблюдал за готовившимися к предстоящей операции казаками. Сражаясь на завершающем этапе войны рядом с пластунами, а после ее окончания имея их дивизию своим соседом по расположению, ротный был немало наслышан об этом единственном в Красной Армии казачьем пластунском соединении.
В 1943 году Краснодарский крайком ВКП(б) и крайисполком обратились в ЦК ВКП(б) и Ставку Верховного Главнокомандования с просьбой о формировании из кубанского казачества добровольческой пластунской дивизии. Эта просьба была одобрена, соответствующее разрешение получено, и осенью того же года дивизия была полностью готова к боевым действиям. Перед выступлением на фронт ее командир, полковник Метальников, был вызван в Ставку и принят самим Сталиным, чего не удостаивались многие генералы. В результате этой беседы, по просьбе краевого руководства и комдива, личный состав дивизии получил право ношения старинной казачьей пластунской формы. Пополняться она должна была только с Кубани, а все раненые обязаны были возвращаться из госпиталей снова в свои части. Однако комдив мог не только просить, но и стоять на своем. Когда Сталин предложил включить в состав дивизии танковый полк, Метальников, не колеблясь, возразил ему и доказал, что пластунам более необходимы самоходки. Видимо, эта смелость и настойчивость казачьего полковника понравились Верховному, потому что он тут же, в своем кабинете, лично произвел Метальникова в генерал-майоры.
И вскоре немцы на своей шкуре почувствовали, что такое десять тысяч сведенных воедино казачьих добровольцев, давших клятву мстить за свои дотла сожженные станицы и хутора, за расстрелянных или повешенных родных и близких.
И сейчас старший лейтенант смотрел, как пластуны-разведчики быстро и умело облачались поверх черкесок в пятнистые маскхалаты, подгоняли ремни снаряжения и лямки вещмешков, как сноровисто и со знанием дела проверяли и готовили к бою оружие. Как, полностью закончив приготовления, размахивали во все стороны руками и вертели корпусом, проверяя, не будут ли одежда и снаряжение стеснять свободу движений. Как прыгали на корточках по траве и со всего маха бросались плашмя на землю, прислушиваясь, не раздастся ли при этом предательский звон металла.
Но вот все закончилось. Вовк окинул взглядом пластунскую шеренгу и отрывисто скомандовал:
– По машинам!
У лесных развалин, чьи добротные каменные подвалы были превращены в склады механизированной бригады танкового корпуса, машины и мотоцикл остановились. Вместе с начальником караула старший лейтенант и Вовк побывали на месте, где часовым были замечены и обстреляны немцы. Офицеры внимательно осмотрели начало следа, который оставили фашисты на еще сыроватой после ночного дождя земле, и снова вернулись к своим машинам. Уселись в кабине одной из полуторок, разложили на коленях карту.
– Что предлагаешь конкретно? – поинтересовался старший лейтенант.
– А самое простое. Десяток казаков вместе со мной пойдет сейчас прямиком по обнаруженному следу. Собьемся с него – двинемся напрямки в глухомань, которую я тебе показывал.