— Какое?
— Я больше не верю в женскую добродетель!
— Дюбуа, — сказал регент, заваливаясь на диван вместе со своим министром, — ты просто восхитителен, честное слово, дай мне посмеяться, а то лопну!
— Ей-ей, посмеемся, монсеньер, — сказал Дюбуа, — только тихонько. Вы правы, надо посмотреть, как это все кончится.
И оба они, посмеявшись так, чтобы их никто не услышал, снова заняли оставленный ими на минуту наблюдательный пост.
Бедная Мышка зевала, рискуя вывихнуть себе челюсть.
— Знаете, монсеньер, а господин Луи-то совсем не пьян!
— А может быть, он и не пил?
— А вон те бутылки, думаете, опустели сами собой?
— Ты прав, и тем не менее, он очень серьезен, наш кавалер!
— Терпение, глядите-ка, он оживился, послушаем, не собирается ли он что-то сказать.
И в самом деле, юный герцог, поднявшись с кресла, отстранил бутылку, которую ему протягивала Мышка.
— Я хотел увидеть, — изрек он нравоучительным тоном, — что есть оргия, я это увидел и заявляю, что мне этого для первого раза достаточно. Недаром один мудрец сказал: Ebrietas опте vitium deliquitnote 1 .
— Что это он там несет? — спросил герцог.
— Плохо дело, — сказал Дюбуа.
— Как, сударь, — воскликнула соседка юного герцога, обнажая в улыбке жемчужные зубки, — как, вам не нравится ужин?
— Мне не нравится ни есть, ни пить, — ответил господин Луи, — когда я не испытываю ни голода, ни жажды.
— Вот глупец! — прошептал герцог и повернулся к Дюбуа. Дюбуа кусал себе губы.
Сотрапезник господина Луи рассмеялся и сказал ему:
— Надеюсь, это не касается общества наших очаровательных дам?
— Что вы хотите этим сказать, сударь?
— Ага, он сердится, — сказал регент, — прекрасно!
— Прекрасно! — подхватил Дюбуа.
— Я хочу этим сказать, сударь, — ответил шевалье, — что вы не уйдете просто так и не оскорбите тем самым наших дам, проявив столь мало желания воспользоваться их присутствием.
— Уже поздно, сударь, — ответил Луи Орлеанский.
— Ба! — сказал шевалье, — еще нет и полуночи.
— И кроме того, — добавил герцог, стараясь оправдаться, — и кроме того, я помолвлен.
Дамы расхохотались.
— Ну и скотина! — произнес Дюбуа.
— Дюбуа! — произнес регент.
— Ах да, я забыл, простите, монсеньер.
— Мой дорогой, — сказал шевалье, — вы до ужаса провинциальны.
— Это еще что? — спросил герцог. — Какого черта этот молодой человек так разговаривает с принцем крови?
— Ему дозволено не знать о том, кто это, и считать, что это простой дворянин, впрочем, я даже велел ему толкнуть господина Луи.
— Прошу прощения, сударь, — продолжал юный принц, — вы, кажется, что-то мне сказали? Поскольку сударыня в это время говорила со мной, я вас не расслышал.
— И вы хотите, чтобы я повторил то, что сказал? — спросил, усмехаясь, молодой человек.
— Доставьте мне удовольствие.
— Так вот, я сказал, что вы ужасающе провинциальны.
— С чем себя и поздравляю, сударь, если этим я отличаюсь от некоторых своих парижских знакомых, — ответил господин Луи.
— Смотри-ка, недурной выпад, — сказал герцог.
— Гм-гм, — произнес Дюбуа.
— Если вы говорите обо мне, сударь, то я вам отвечу, что вы не слишком-то вежливы. Это куда бы еще ни шло по отношению ко мне, потому что тут вы можете за свою невежливость и ответить, но совершенно непростительно по отношению к дамам.
— У него слишком вызывающий тон, аббат, — сказал обес-покоенно регент, — они сейчас перережут друг другу глотки.
— Ну так мы их остановим, — возразил Дюбуа.
Юный принц даже не нахмурился, но встал, обогнул стол, подошел к своему товарищу по кутежу и стал вполголоса что-то ему говорить.
— Вот, видишь, — сказал взволнованно герцог, — надо принимать меры. Какого черта! Я не хочу, чтобы его убили!
Но Луи удовольствовался тем, что сказал молодому человеку:
— Говоря по совести, сударь, вам здесь очень весело? Мне так ужасно скучно.