Клеменси вспомнила, как таяла, когда его выразительные темно-карие глаза останавливались на ней. Ей хотелось побыстрее вырасти, чтобы можно было встречаться с Ленардом, которого она дико ревновала ко всем красивым девушкам, буквально роившимся вокруг него.
Впрочем, миссис Рейнер обо всем догадывалась. Она интуитивно чувствовала, как Клеменси относится к ее сыну. При воспоминании о миссис Рейнер к горлу Клеменси подкатил комок. В ней девушка находила все, что хотела бы видеть в родной матери, которую не помнила. Мэри была добрая, веселая, искренняя. Клеменси могла говорить с ней обо всем на свете…
Именно мать Ленарда обучила ее верховой езде, от нее же Клеменси многое узнала о фермерском труде, о виноградарстве – скорее именно Мэри Рейнер, а не отец, привила ей любовь к земле.
Прошло уже полтора года, как Мэри умерла… Клеменси в отчаянии стиснула переплетенные пальцы рук. Одному Богу известно, как она будет выбираться из положения, в котором оказалась.
Клеменси встала с дивана и, по-прежнему не зажигая света, направилась к лестнице, которая вела наверх. Ей не хотелось больше думать о прошлом, она слишком устала за день, да и на душе было слишком горько. Сейчас она поднимется наверх, примет ванну и обо всем забудет…
Вдруг входная дверь скрипнула, раздался щелчок выключателя, и под потолком гостиной ярко вспыхнула люстра. В проеме двери стоял Ленард Рейнер.
– Ты даже не попрощалась со мной, – сказал он. – Я думал, ты вернешься… И почему ты целых десять минут не включала свет?
Клеменси вдруг почувствовала, что злость на Ленарда сменяется сожалением. Ей хотелось прогнать все эти мысли о долгах, об отношениях Ленарда с ее отцом и, как в прошлом, во всем поверить ему. Ведь она всегда любила его…
Ленард продолжал не мигая смотреть на нее, только теперь в его взгляде стало больше нежности.
– Мне очень больно видеть тебя такой грустной, Клеменси, – сказал он. – Мое сердце просто обливаетея кровью.
Она глубоко вздохнула, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
Ленард скользнул глазами по комнате и тотчас увидел большие коробки, перетянутые багажной лентой.
– Я никогда не желал такого финала, – с горечью пробормотал он. – Я даже не знал, что ты начала упаковывать вещи. Представляю, как ты переживаешь.
– Здесь прожили три поколения нашей семьи. Конечно, чтобы все разобрать, рассортировать потребуется уйма времени.
– И куда ты денешь вещи? Отвезешь на какой-нибудь склад и сдашь на хранение?
Клеменси пожала плечами.
– Мне посоветовали все распродать. Наверное, так я и поступлю, однако семейные реликвии оставлю: они связаны с дорогими воспоминаниями. – Она старалась казаться практичной и спокойной, но на самом деле сердце ее сжимала тоска невосполнимой утраты.
– Ты ведь любишь свою усадьбу, не так ли? – участливо спросил Ленард.
– Конечно…
Их взгляды встретились.
– Что бы ты обо мне ни думала, я никогда не желал, чтобы ты рассталась с родительским домом. Кстати, да будет тебе известно, первым кредитором твоего отца был не я, а моя мать. И она дала ему денег из бескорыстного побуждения помочь. Ты очень нравилась маме, Клеменси.
– Мне она тоже нравилась. – В ее голубых глазах блеснули слезы. – И это был великодушный поступок со стороны миссис Рейнер!
– Не плачь, Клеменси.
– Я и не плачу, – сердито возразила она и смахнула слезинку, покатившуюся по бледной щеке.
Ленард вплотную подошел к ней и нежно обнял за плечи. Клеменси прильнула к нему и медленно подняла глаза. Когда он ласково прошептал ее имя, Клеменси вдруг захотелось, чтобы Ленард поцеловал ее, и это желание было настолько сильным, что она на миг позабыла обо всем на свете, думая только об одном – о поцелуе Ленарда.