Он прошел внутрь, отметив, что там внезапно воцарилось молчание: это ясно свидетельствовало, что присутствующие говорили о нем.
Его старшая сестра, маркиза Холл, в девушках была красавицей, и ее брак с маркизом считался весьма удачным.
Его вторая сестра, Маргарет, вышла замуж за лорда Брендона, который был значительно старше ее, и не только исключительно богат, но и, занимая важное место в палате лордов, был на хорошем счету при дворе.
Под пристальными взглядами собравшихся герцог прошел по обюссонскому ковру, подумав при этом, что в целом его семья пользовалась уважением и у него были все основания гордиться ею.
— Как ты, Элизабет? — поцеловал он маркизу в щеку.
Не ожидая ответа, он также коснулся губами щеки младшей сестры и прошел к столику, где на серебряном подносе в ведерке со льдом стояла бутылка шампанского.
Он налил себе бокал, поставил бутылку на место и с улыбкой сказал:
— Итак, я слушаю! Что я натворил на этот раз, и почему вы сидите со столь постными лицами?
Маркиза, у которой чувство юмора было развито больше, чем у сестры, рассмеялась.
— О, Бак, ты в своем амплуа! Но на этот раз мы пришли поговорить не о тебе, а об Эдмунде!
— Об Эдмунде? — сухо переспросил герцог. — И что он такого натворил теперь?
— Когда ты услышишь, то не поверишь, — заметила леди Брендон.
Герцог уютно устроился в кресле с высокой спинкой напротив софы, на которой сидели сестры.
— Если у него снова денежные затруднения, то я не намерен оплачивать его долги.
— Хуже того, — сказала маркиза.
— Хуже, чем долги? — удивился герцог. Кузен Эдмунд был вероятным наследником его титула, и вся семья относилась к нему с явной антипатией.
Действительно, Эдмунд был весьма неприятным субъектом, который не только жил в роскоши и безделье за счет герцога, но и постоянно преступал дозволенные границы поведения, используя любые преимущества, которые ему давали семейные связи.
Он был расчетлив, изворотлив, в какой-то степени бесчестен и, пожираемый завистью, ненавистью и злобой, при каждом удобном случае хулил герцога, хотя жил на деньги, которые вытягивал из него.
Наступило молчание, и герцог спросил:
— Итак? Чего он добивается теперь? Вряд ли можно придумать что-нибудь хуже уже совершенного им.
¦
— Он женился! — без обиняков заявил маркиз Холл.
Герцог вздрогнул и уставился на зятя так, словно не верил своим ушам.
— Женился? — воскликнул он. — Кто же это решился выйти за него?
— Лотти Линклей, — коротко сказал маркиз. Герцог задумался, словно не в силах вспомнить, чье это имя. Затем издал приглушенный крик, и выражение его лица изменилось.
— Лотти Линклей! — повторил он. — Уж не хотите ли вы сказать…
— Хотим, — подтвердил маркиз. — Он не только женился на ней, но объявил всем и каждому, что у нее будет ребенок!
— Не могу поверить, что это правда. У Лотти будет ребенок! — пробормотал Бакхерст.
— Я не слыхал о ней столько времени, что, оказалось, она уже старуха. Но по словам Эдмунда, ей — тридцать один, — добавил маркиз.
Герцог осушил бокал так, словно это ему было сейчас необходимо. При этом он думал о том, что последний раз видел Лотти Линклей, когда она выступала на полковом обеде, устроенном одним из его друзей в отдельном зале публичного дома.
Это был совершенно безумный вечер: превосходная выпивка лилась рекой, и с каждым гостем была прелестная молодая женщина.
Но кульминацией празднества стал момент, когда вместе с портвейном на середину стола был поставлен огромный торт, украшенный свечами, число которых соответствовало возрасту полка.
В качестве старшего по званию офицера герцогу была предоставлена привилегия задуть свечи, а затем ему вручили саблю, чтобы он разрезал торт.