После того как вы оказались здесь, первые пятьдесят два часа он не сомкнул глаз... Генри должен был улететь на Восток. Получил тридцатидневный отпуск перед отплытием... Прошу вас, не пытайтесь испробовать на нем ваши женские штучки. Не забывайте, Бонни, вы чудом избежали бесплатных похорон за счет городской казны. Только, ради бога, не вздумайте извиняться, оправдываться, что-то объяснять. Мне совершенно не хочется слышать ваш голос. Особенно в данный момент. Я достаточно его наслушался, когда вы разговаривали в бреду. И сержант Варак тоже. Это было отвратительно. Тем более, что раньше у вас была приличная семья, вы получили достойное воспитание, совсем не плохое образование. А затем... из вас будто что-то вынули... Прошу вас, не возвращайтесь к своим, так сказать, «кошачьим делам» до тех пор, пока сержант полностью и окончательно не исчезнет за далеким горизонтом! Надеюсь, вы меня поняли?
Бонни закрыла глаза. Она слышала, как доктор вышел из комнаты, как он разговаривал с Генри в соседней комнате. Из-под ее прикрытых век медленно выкатились две большие слезинки. Всхлипнув, она вытерла их уголком простыни.
Затем в комнату, широко улыбаясь, вошел Генри:
– Бонни, док говорит, ему больше незачем сюда приходить. Теперь, когда встанешь на ноги, на медосмотр будешь ходить к нему сама. Поздравляю, Бонни, от всей души поздравляю!
– Да, это хорошо.
– Послушай, не надо срывать дурное настроение на мне. Господи, я так рад, что теперь мне есть с кем поговорить!
Постепенно к ней стали возвращаться силы и вес – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Генри купил ей пижаму и халат. Когда Бонни попробовала делать первые неуверенные шаги, ей пришлось опереться на его сильное плечо. Один, всего лишь один круг по небольшой комнатке утомил ее больше, чем буйная вечеринка с танцами ночь напролет.
– Как насчет моей комнаты? – тихим голосом спросила она. – И моей одежды?
Он заметно покраснел.
– Знаешь, в один из этих дней, ну, когда у тебя бывали минуты просветления, ты назвала мне свой адрес, и я туда сходил. Хозяйка вынесла из твоей комнаты все вещи, потому что ты задолжала ей шесть долларов и... пропала. Я заплатил, взял вещи, принес сюда, просмотрел их. Хотя, может быть, этого и не следовало делать. Твоя одежда была, мягко говоря, в очень плохом состоянии, Бонни. Я отнес ее в местное отделение Армии спасения. Остальные твои вещи – письма, бумаги и несколько фотографий – лежат в этой маленькой шкатулке.
Весь ее мир в одной маленькой шкатулке?! Бонни закрыла глаза.
– Генри, ты можешь для меня кое-что сделать?
– Естественно.
– Вопрос звучит, конечно, глупо, я понимаю... после всего того, что ты для меня уже сделал! И все-таки... Просмотри, пожалуйста, содержимое шкатулки. Вынь оттуда карточку социального страхования, свидетельство о рождении и фотокопию университетского диплома. Остальное сожги или выброси в помойное ведро.
– Все?
– Да, все. Прошу тебя! Пожалуйста!
На следующий день он, немного смущенный, протянул ей плотный конверт:
– Здесь все, что ты просила сохранить. И несколько фотографий. Твоих родителей. Я почему-то подумал, что тебе все же захочется их иметь.
– Они погибли в...
– Да, ты много говорила об этом. Я знаю. И все равно, Бонни, лучше не выбрасывай их фотографии. Пусть останутся. Когда-нибудь у тебя будут дети, а они рано или поздно обязательно захотят посмотреть, как выглядели их бабушка и дедушка.
– Когда-нибудь будут дети...
– Не надо, Бонни, не надо. Не говори об этом таким тоном. Никогда. Слышишь? Ни-ког-да!
Это случилось в тот день, когда она сидела на табуретке перед раковиной умывальника в ванной комнате с большим полотенцем на плечах, а он мыл ей голову.