— Никто не начинает свою жизнь с преступлений. Все мы начинаем жизнь детьми, чистыми и невинными детьми.
Я снова взглянул на него.
— Как-то раз, — сказал я, — один парень, здорово похожий на тебя и такой же разговорчивый, показал мне фотографию своей любимой мамочки, и, пока я ее рассматривал, он вцепился мне в кобуру и попытался выхватить мой пистолет.
Он довольно ухмыльнулся.
— Знаешь, парень, продолжай жить в этом городе, — сказал Лэмбит. — Похоже, он прямо для тебя создан.
ТОМ
Наконец мы выволокли женщину на лестницу и стали спускаться, держа ее под руки. Из длинного пореза на правой руке негритянки текла кровь; кровь была у нее и на лице, и на одежде, но, мне кажется, она не совсем это сознавала. Но, когда мы вышли из парадного и женщина увидела стоящих на тротуаре и глазеющих на нее людей, у нее словно открылся клапан. Она стала визжать, вырываться и брыкаться, и мы едва удерживали ее. К тому же кровь, покрывавшая тело женщины, делала его довольно скользким.
Ситуация мне чертовски не нравилась. Двое белых полицейских волокут окровавленную черную женщину мимо целой толпы гарлемских негров. Все мне здесь не нравилось, и, судя по напряженному лицу Пола, он тоже не был в восторге от нашего положения.
Женщина непрерывно вопила:
— Отпустите меня! Пустите! Он первый на меня напал, это он первый порезал меня! Пустите! У меня есть право защищаться! Я знаю свои права! Пустите!
И тут сквозь ее вопли я расслышал звук приближающейся сирены. Это была машина “Скорой помощи”, и я обрадовался, увидев ее. Она затормозила у тротуара.
Толпа подалась назад, освободив для нас довольно большое пространство, чтобы пропустить медиков. Я мечтал только об одном — чтобы все это поскорее закончилось и мы могли убраться отсюда. Женщина извивалась черным, скользким от крови угрем и не переставала визжать, так что уши закладывало.
Из фургона с высокой крышей выпрыгнули четверо дежурных в белых халатах, подбежали к нам и схватили негритянку. Один из них сказал:
— Порядок, мы ее держим.
— Явились — не запылились, — язвительно рявкнул я. Я понимал, что они старались приехать как можно скорее, но ситуация была пугающей, а когда я боюсь, то прямо психую и ругаюсь на чем свет стоит.
Они не обратили на мой тон внимания, и правильно. Один из них сказал женщине:
— Пойдем, дорогая, давай перевяжем нашу бедную лапку.
Их белые халаты вызвали в мозгу женщины какую-то ассоциацию, потому что она начала кричать:
— Я хочу своего доктора! Отвезите меня к моему доктору! Четверо здоровых ребят с огромным трудом тащили женщину к машине, так же мучаясь с ней, как только что довелось нам, и тут подкатила вторая карета “Скорой помощи”. Она приткнулась к тротуару сзади первой, из нее вылезли двое парней, тоже в белом, и спросили:
— Где покойник?
Я так запыхался, что едва дышал и не мог говорить, а Пол сказал:
— Третий этаж направо. На кухне. Она практически рассекла его на части.
Из второй машины выбрались еще двое со свернутыми носилками. Вчетвером они поднялись по лестнице и скрылись в парадном. Тем временем первая четверка дежурных все еще затаскивала женщину в свою машину. Вся эта возня и мелькающие красные огни на крыше “скорой помощи” удерживали толпу от вмешательства, люди оставались просто зрителями.
Слава Богу, наше с Полом дело на том закончилось. И хотя смена продолжалась и в участок еще будут поступать вызовы, но уж эта сумасшедшая возня для нас через несколько минут останется позади.
Я заметил, возбуждение помогает справиться с тяжелой работой. Во всяком случае, так было со мной с самого начала моей службы в полиции, когда я впервые столкнулся со страшным случаем. Тогда на авеню Центрального парка такси сбило десятилетнего мальчика.