Я свернул с парквея на Девяносто шестую улицу и снова поездил по кварталам, продолжая размышлять о том, как раскололся Тому насчет своей выходки в магазине. Мог ли я по-настоящему доверять ему? Что, если он расскажет об этом кому-нибудь еще, что, если вскоре эта история станет известна всем нашим? Раз уж о ней начнут трепаться, рано или поздно это долетит и до капитана, а тогда я пропал. У нас на участке года два назад работала парочка лихих капитанов, оба беззастенчиво брали взятки, и за изнасилование ребенка вы могли без проблем откупиться от них бутылкой скотча. Но лафа кончилась совершенно неожиданно, когда появился новый капитан, который и сейчас у нас работает, да еще тот парень, который был в отделении до него и которого потом перевели в другое место. Эти ребята являлись старыми служаками и вскоре должны были уйти в отставку, кроме того, у них у обоих оказался тот еще характер. Теперешний капитан просто из шкуры лез, чтобы наладить у нас дисциплину, словно мы не обычные копы, а какие-то ангелы. Попробуй только плюнь на тротуар, когда ты свободен от дежурства, он тебя враз доконает. Можно себе представить, что капитан сделает с патрульным, который ограбил винный магазин, находясь при исполнении обязанностей.
Но конечно, Том никому обо мне не расскажет, у него для этого достаточно здравого смысла. Я знал, что могу ему доверять, потому и поделился с ним. Честно говоря, мне позарез требовалось кому-то рассказать обо всем, я просто не мог держать это в секрете. Рано или поздно я бы все равно разоткровенничался — если не с Томом, то с Грейс, чего не дай Бог — жена никогда бы такого не поняла. Вот Том — не важно, что он подумал про себя, но меня понял, это точно.
И будет держать рот на замке, это тоже точно. Во всяком случае, я на него крепко надеюсь.
Да, сегодня я просто сходил с ума, до того был раздражен, что мог любому встречному заехать в челюсть. За последние несколько лет на меня довольно часто накатывало такое состояние, и я не знал, как с этим справиться. Оставалось только ждать, когда закончится очередной тяжелый день и дурное настроение само собой развеется, что и случалось рано или поздно.
Поехав по Семьдесят второй, я снова направился к парквею. Пару раз Пол пытался завязать разговор, но я не был расположен к общению. За истекшую неделю я не раз порывался рассказать о винном магазине Полу, но знал его не так хорошо, как Тома, и между нами не имелось настоящей близости. А теперь, когда я облегчил душу откровенностью с Томом, у меня уже не было желания заговаривать об этом с кем-нибудь еще. Я даже немного жалел, что выложил все Тому.
Мы мчались по парквею. У реки воздух был немного чище и свежее, к тому же ветерок, поднимавшийся вокруг нас от большой скорости, относил в сторону городскую пыль и вонь. Настроение у меня немного поднялось.
Затем впереди я заметил белый “кадиллак-эльдорадо”, в правом от нас ряду. Это была та же модель, что я видел сегодня утром, только другого цвета. Я смотрел на автомобиль, такой блестящий, роскошный и надменный, и у меня снова разыгралась желчь, даже еще сильнее, чем раньше.
Я нагнал “кадиллак” и увидел, что у него нью-йоркские номера. Отлично. Если я назначу ему штраф, он не сможет пренебречь законом, слинять в какой-нибудь другой штат и оттуда показать мне нос. Ему придется-таки выложить денежки, или он будет иметь несколько весьма неприятных минут, когда придет время обновлять лицензию.
Я засек его скорость, он делал пятьдесят миль в час. Недурно, очень даже подходяще.
— Беру этот “кадиллак” — сказал я. Пол, наверное, задремал, тихо сидя рядом со мной. Он выпрямился, посмотрел вперед и спросил:
— Какой?
— Вот этот белый.