— Не могу, — сказал я и, взяв со стола блокнот и ручку, вышел из комнаты.
Я уселся за свой стол в пустом кабинете, который делил с двумя другими сотрудниками, и попытался понять, что же произошло. Голова буквально разрывалась от нахлынувших мыслей.
Я поступил на работу в «Ревер» два года назад по окончании школы бизнеса. С самого начала я был решительно настроен на успех: я хотел хорошо заработать и отрешиться от своего прошлого. Прошлое, которое я желал выкинуть из памяти, состояло из отцовского титула, уже ставшего моим, частной школы, университета и армии. В свои двадцать с лишним лет я вдруг понял, что жизнь среди традиций и привилегий, которая, как мне внушали с детства, является вершиной мировой цивилизации, на самом деле есть не что иное, как пребывание в холодной тюремной камере.
Надо сказать, что в жизни офицера старого кавалерийского полка было много соблазнительного. Ощущение принадлежности к элите, чувство некоторого превосходства, тщательно выпестованное многими столетиями полковых парадов, разнообразные придворные церемонии и, наконец, мифическийespritdecorps1 могли увлечь кого угодно. Но я вовсе не желал, чтобы меня соблазняли и увлекали. Солдаты, хвала небесам, все больше и больше удалялись на периферию современного мира, а у меня не было ни малейшего желания прозябать там. Я мечтал оказаться в центре событий. Я сумел спастись, бросив армию и добившись стипендии Гарвардской школы бизнеса. Америка, по моему мнению, страна неограниченных возможностей для тех, кто верит в свои способности и стремится самостоятельно добиться успеха, без оглядки на свою родину.
Я, вне всякого сомнения, принадлежу именно к таким людям.
Дела у меня пошли превосходно. Проект, связанный с лизингом персональных компьютеров, за шесть месяцев дал компании восемь миллионов при первоначальных инвестициях в пятьсот тысяч долларов. Это принесло мне в фирме признание — некоторые считали меня умным, а другие удачливым.
Джил был обо мне очень высокого мнения, так же как и Фрэнк — до сегодняшнего совещания. Я мечтал стать одним из партнеров, поскольку в венчурном капитале по-настоящему большие деньги получает лишь тот, кто стоит у руля.
Несколько месяцев назад Джил определенно намекнул на подобную возможность. Неужели я собираюсь одним махом положить конец столь удачно начавшейся карьере?
Но я дал слово и отказаться от него не могу.
А почему, собственно? Ведь это всего лишь одно из клише, запрограммированных школой и армией: «Джентльмен навсегда связан своим словом».
Нет, дело не в этом. Я встречал джентльменов, которые врали на каждом шагу. Дело гораздо проще. В мире есть такие люди, которым можно доверять, и такие, которым доверять нельзя. Я считал для себя очень важным быть среди тех, на кого можно положиться.
Совещание, видимо, закончилось, поскольку в офис вошли два других сотрудника.
— Тебя одолела жажда смерти? — спросил Дэниел, бросая блокнот на свой стол, стоящий у окна. Невысокий, тощий, с густой черной шевелюрой, Дэниел был самым напористым и, возможно, умным среди нас всех. — Если они сказали «нет», то, значит, нет. И тебе это хорошо известно.
Я в ответ лишь пожал плечами.
— Ну и круто же они с тобой, старик! — сказал Джон, положив на мое плечо руку. — Партнеры стерли тебя в порошок.
— Именно так я себя и ощущаю.
— Вообще-то я думаю, что в принципе ты прав, — продолжил он, включая компьютер. — Если ты считаешь, что должен что-то делать, то обязан продолжать.
— Полная чушь! — возмутился Дэниел. — Арт целиком прав. Делать нужно лишь то, в чем есть финансовый смысл. Именно этого ждут от нас наши инвесторы.
Эту сентенцию я пропустил мимо ушей. Спорить с Дэниелом по проблемам этики — дело совершенно бесполезное.