– Он ничем тебе не был обязан!
– О! Это еще кто говорит? – Нимотси переключился на меня:
– Пустое место, жалкая копия, писаришка при мелком мариупольском царьке… Да ты никто! Ты только посмотри на себя, кого ты можешь интересовать сама по себе? Пристроилась к подонку – он тобой как хотел вертел… Мозгов только и хватало, чтобы носки его вонючие стирать…
– Это у тебя вонючие носки! Ты сам без него был ноль… Сидел в жопе и будешь сидеть! Ни хрена не делал, думал, что он на твою режиссуру сраную горбатиться будет до скончания веков… Деньги выбивать для твоих фильмов… Я его любила, мне ничего не было нужно…
– Врешь!
– Ничего не было нужно… А ты его использовать хотел… Ты, как вампир, из него идеи сосал…
– Ты бы тоже рада была сосать.., сама знаешь… Только не вышло у тебя ничего…
– Посмотрим, как ты теперь один справишься…
– Посмотрим, посмотрим… На тебя тоже посмотрим!..
Я плеснула свою невыпитую водку в лицо Нимотси. Она попала в Ивана – здорово же мы надрались за полчаса… Капли скатывались по лицу Ивана – одна за другой, от глаз к подбородку, – и он ничего не мог поделать с ними. С ними и с нами, бред какой-то… Я должна была защитить его, я всегда хотела это сделать, но Иван ни разу не дал мне повода защитить. Защитить его – разве это не главное?..
На коленях я подползла к нему совсем рядом; и в ту же секунду поняла, что прежнего Ивана нет, все запахи его исчезли. Запахи, которые я так любила, – кожи, волос – немного терпкие, замешанные на южном городе, в котором я никогда не была.
– Сейчас, сейчас… – Я начала аккуратно вымакивать водку с лица Ивана.
Нимотси отчаянно и зло зарыдал. Слушать это было невыносимо.
– Пожалуйста, не надо…
– Пожалуйста, прости меня, – попросил Нимотси, – простите меня…
Я обняла их двоих – мертвого Ивана и живого Нимотси; Нимотси вцепился в мое плечо.
– Я не прав… Я… Я не знаю, что делать… Прости меня!
– Ничего.
– Как вы можете пить эту отраву?.. Слушай, Мышь, меня мутит, – язык Нимотси заплетался, – плохо мне… И голова, как елочная игрушка, к едрене фене колется…
– Иди проблюйся!
– Не могу… Я встать не могу, в натуре! Сейчас стошнит!
Нимотси на коленях пополз к двери. Через минуту я осталась с Иваном одна.
– Во всяком случае, ты не обманул… Ты не бросил. – Я дотронулась кончиками пальцев до холодных губ Ивана – так всегда делал он. Иван не ответил на это касание, остался безучастным – так всегда поступала я. – Ты был со мной до самого конца…
Время остановилось.
Я стала целовать его лицо – уже похолодевшее; брови, почти сросшиеся на переносице, жесткие ресницы, содранную кожу щеки, губы… Вот только приоткрыть их поцелуем я так и не решилась. “Даже целоваться толком не умеешь, эх ты, Мышь”, – сказал бы сейчас Иван.
Но он не сказал и никогда больше не скажет – и сердце мое стонало от безысходности происшедшего.
– Боже мой, как же я люблю тебя…
– Я тоже… Я вздрогнула.
– Я тоже люблю тебя, – это был вернувшийся Нимотси.
– Легче стало? – Я не оборачивалась.
– Относительно. – Он оторвал меня от Ивана, обнял за плечи сзади и ткнулся лицом мне в волосы.
И мгновенно заснул.
Не знаю, сколько я просидела так, согреваемая горячим дыханием Нимотси и близким холодом Ивана.
Потом поднялась – Нимотси сразу же свалился как сноп, – как сомнамбула, подошла к вешалке, сняла один из халатов и накрыла им спящего Нимотси.
Вернулась к Ивану и положила голову ему на колени – теперь я видела его подбородок со вчерашней щетиной. Иван умер, а щетина его продолжала расти – от этого можно было сойти с ума.
Но я не сошла с ума, я тихо заплакала.
– Где ты сейчас? – жалобно спросила я Ивана, только чтобы не оставаться одной. – Смотришь на свою дуру-Мышь откуда-то сверху, да? Смешно выглядит?.. Выдадут тебе пару крыльев и арфу в придачу… Но ты-то уж точно их пропьешь и совратишь армию невинных ангелочков… Черта с два, я совсем забыла, что ты разнузданный атеист!
Я взяла руку Ивана в свои руки. Скоро она согрелась в моих ладонях и я согрелась возле Ивана.