— Jesus Maria! Тигр! — воскликнул он и вскочил на ноги, тогда как индеец продолжал сидеть неподвижно.
— Ну и что из того? — спросил он спокойно.
— Тигр! — повторил Брут.
— Ты ошибаешься.
— Дай Бог! — сказал негр, не смея надеяться, что ошибся.
— Я думаю, что ты ошибаешься в количестве зверей; я уже сказал тебе, что здесь четыре тигра, считая молодых.
При таком пояснении Брут, вне себя от страха, хотел было мчаться на гасиенду.
— Берегись! — сказал Косталь, который, казалось, подшучивал над испугом своего товарища. — Я часто замечал, что когда самец и самка тигров находятся вместе, то очень редко ревут в таком близком расстоянии от людей; поэтому почти наверное можно сказать, что теперь они в разных местах. Таким образом, ты можешь попасть меж двух опасностей; или, может быть, ты хочешь доставить им удовольствие поохотиться за тобой?
— Сохрани меня Бог!
— Ну, так самое лучшее для тебя — оставаться подле человека, который нисколько не боится этой дряни.
Негр еще стоял в нерешительности, когда новый рев, раздавшийся в противоположном направлении, подтвердил догадку тигреро.
— Слышишь, они вышли на охоту и перекликаются друг с другом, — сказал Косталь, подзывая к себе негра.
Убедившись, что бегство в настоящую минуту опаснее, Брут подошел к своему неустрашимому товарищу, который даже не протянул руки к ружью, лежавшему подле него на траве.
«Этот дурак еще к тому же и трус, — подумал индеец, — но я должен покамест удовольствоваться им, пока не найду мужественного человека».
— Итак, я предлагаю тебе, — прибавил он вслух, — завтра или после завтра оставить службу у нашего господина и отправиться на запад к восставшим крестьянам.
— Может быть, дон Сильва скорее отпустит нас, если ты сначала избавишь его от этих зверей? — спросил хитрый негр, желая безопасным для себя образом отплатить за ужас, который в нем возбуждали ягуары.
Едва он кончил, раздался как бы в насмешку над терпением тигреро третий, более громкий и продолжительный рев в верховьях реки.
При этих пугающих звуках, в которых слышался как бы вызов индейцу, зрачки Косталя расширились, и непреодолимая жажда охоты, казалось, овладела им.
— Клянусь душою моего отца! — воскликнул он. — Это значит злоупотреблять человеческим терпением; и я хочу успокоить этих обоих зверей. Идем, Брут.
— Но у меня нет никакого оружия, — воскликнул негр, ужаснувшись при мысли о том, что он сам должен охотиться на тигра. — Я обещал сопровождать тебя к этой речке в надежде на добычу золота, а не на тигровую охоту.
— Послушай, Брут, — сказал Косталь, не обращая ни малейшего внимания на тревогу своего спутника, — животное, которое мы слышали раньше, самец, он зовет самку. Он должен быть довольно далеко отсюда, а так как в окрестностях гасиенды нет ни одной речонки, на которой бы у меня не было пироги, то…
— И здесь у тебя есть пирога? — перебил его Брут, которому это обстоятельство придало бодрости.
— Конечно; мы отправимся на ней вверх по реке. На воде ты окажешься вне всякой опасности.
— Говорят, что тигры плавают, как выдры, — пробормотал негр, снова начиная трусить.
— Не могу отрицать этого. Но пойдем скорее.
С этими словами тигреро поспешил к тому месту, где у него был привязан челнок; за ним побрел и Брут, предпочитая подвергнуться опасности вместе с охотником, чем встречать ее в одиночку.
Несколько минут спустя индеец отвязывал лодку от корня дерева. Это была пирога, выдолбленная из ствола акации, но достаточно широкая для того, чтобы в случае нужды вместить двух человек. Косталь сел на носу, негр поместился у кормы и, взяв короткое весло, начал грести против течения.