Сначала пирога плыла вдоль изгибов берега, которые мешали нашим пловцам видеть окрестность; чтобы поскорее миновать их, Косталь взялся за другое весло.
— Ради моей бедной души! — сказал дрожащий от страха негр, когда пирога проплывала мимо группы деревьев, наклонившихся над водой. — Не плыви так близко к берегу, кто знает, не подстерегают ли нас чудовища за этими деревьями.
— Будь спокоен, у меня есть план, — отвечал Косталь.
Индеец продолжал уверенно двигать вперед пирогу, по-видимому, не обращая даже внимания на опасность, которая могла скрываться в чаще ив.
— В чем заключается твой план? — спросил наконец Брут.
— Он очень прост, и ты его, конечно же, одобришь.
— Ну так расскажи!
— Нам приходится иметь дело с двумя тиграми, не считая молодых. Ты безоружен, поэтому расправься с молодыми; ты схватишь их за загривки и разобьешь им черепа, ударив их друг о друга. Нет ничего проще.
— Мне это кажется, напротив, довольно затруднительным; да и как мне их поймать?
— Ловить и не придется: они сами бросятся на тебя; через четверть часа нам, без сомнения, придется иметь дело со всеми четырьмя.
— Со всеми четырьмя! — воскликнул негр, сделав от испуга такое сильное движение, что пирога едва не перевернулась.
— Разумеется, — заметил Косталь, быстро наклоняясь, чтобы восстановить равновесие. — Но теперь будь внимательнее! — продолжал он. — Мы сейчас обогнем вон тот выступ, который мешает нам видеть равнину; ты меня предупредишь, если заметишь зверя.
В самом деле, только сидевший у кормы негр мог видеть окрестность, не изменяя своего положения, тогда как индеец должен был время от времени оборачиваться. Впрочем, лицо негра служило ему зеркалом, отражавшим все, что ему следовало знать в любое время.
До сих пор глаза негра выражали только неопределенный страх; но в ту минуту, когда пирога оставила за собою последний изгиб реки, внезапный испуг отразился на его лице.
Внимательный индеец быстро повернул голову. Бесконечная равнина расстилалась направо и налево от реки; ничто не мешало осматривать ее. Довольно далеко от плывущих река изгибалась под острым углом, образуя таким образом треугольник, мимо вершины которого проходила дорога в гасиенду Лас-Пальмас.
Пурпуровые, еще освещенные лучами закатившегося солнца облака наполняли равнину золотистым сумраком, и в этом сумраке глазам восхищенного индейца предстало странное зрелище.
— Посмотри, Брут, — сказал он, передавая весло негру и с ружьем в руке становясь на колени на дне лодки, — видал ли ты когда-нибудь что-нибудь прекраснее?
Один из тигров, и именно тот, голос которого призывал самку, медленно плыл по течению, взобравшись на убитого буйвола.
Хриплое рычание вырвалось из его груди. Он увидел врагов и вызывал их на бой.
— Это самец, — сказал Косталь дрожащим от радостного волнения голосом.
— Стреляй! — воскликнул негр, которому ужас развязал язык.
— Нет, — отвечал Косталь, — мое ружье не бьет так далеко; притом, если я выстрелю, самка убежит от нас, а если мы подождем еще минуту, она явится сюда с обоими тигрятами.
Слова индейца оказались верными, поскольку отдаленный рев возвестил о приближении тигрицы: огромными скачками неслась она по саванне. Шагов за двести от берега и пироги самка остановилась, нюхая воздух. Оба тигренка стояли рядом с ней по правую и по левую сторону. Тем временем челнок медленно плыл по течению, поскольку растерявшийся негр перестал грести, вследствие чего расстояние между ним и тигром оставалось все одно и то же.
— Тысяча чертей! — нетерпеливо воскликнул индеец. — Греби же против течения, иначе я никогда не доберусь до этого тигра. Так… хорошо, так я расправлюсь с ним, только сиди смирно. Необходимо убить зверя с первого выстрела, иначе кто-нибудь из нас погибнет, так как придется иметь дело разом с раненым тигром и его самкой.