Когда подружки спрашивали, счастлива ли она, Лоис тут же выпаливала: "Безумно". Но вообще-то она совсем не была в этом уверена - в том что "безумно". У Билла, конечно, имелась целая куча замечательных галстуков и сногсшибательных - с такусенькими блесточками - сорочек; а каким уверенным тоном он разговаривал по телефону, в эти минуты он бывал просто неотразим; и как аккуратненько все складывал. Ну и... всякое остальное у них с ним... тоже было здорово. Правда, правда. Но...
Впрочем, в один прекрасный день Лоис вдруг обнаружила, что она действительно Безумно Счастлива, поскольку очень скоро после их свадьбы Билл в нее влюбился. Собираясь [33] однажды утрой на работу, он мельком взглянул на спящую Лоис - и вроде как впервые ее увидел. Щека ее сплющилась на подушке, все лицо было отекшим со сна, губы потрескались. На его памяти она еще ни разу не выглядела так отвратительно - вот в эту самую минуту Билл в нее и влюбился, жутко влюбился. Его холостяцкие подружки не давали ему возможности хорошенько разглядеть их при утреннем свете. Он смотрел на Лоис - и не мог насмотреться. Эта ее припухшая, рожица преследовала его, пока он спускался в лифте; а в метро он вдруг вспомнил один из ее замечательно идиотских вопросов, который она задала ему этой ночью. Билл не выдержал, он расхохотался на весь вагон.
Когда он вернулся вечером домой, Лоис сидела в моррисовском кресле [кресло со съемными подушками и регулируемой откидной спинкой, названо по имени автора модели - Уильяма Морриса. (Прим. переводчика)], поджав под себя ноги в красных шлепках. Сидит, лапонька, точит пилкой коготки и слушает .по радио румбу Санчо. Билл просто чуть не умер от счастья. Ему хотелось скакать козлом. Ему хотелось стиснуть зубы, чтобы потом все же позволить ему прорваться - бешеному, безумному воплю радости. Но он не решился. Ну что он после ей скажет? Ведь не может он подойти и брякнуть "Лоис, сегодня я полюбил тебя. По-настоящему полюбил. А раньше я считал тебя обыкновенной дурочкой, хотя и очень славной дурочкой. И женился я не на тебе, а на твоих деньгах. Но теперь плевать я хотел на деньги. Ты моя девочка, ты моя любовь. Женушка моя, детка моя ненаглядная". И "О господи, до чего же мне с тобой хорошо". Ну разве он мог все это ей выдать? Поэтому он просто подошел, молча ее по- целовал и вытянул за руки из кресла, а в ответ на ошарашенное "ты чего?" подхватил ее и заставил отплясывать с ним румбу.
Спустя пятнадцать дней после Биллова открытия Лоис все еще не могла не насвистывать каждую минуту "Станцуй со мной "бигин" [популярный в США в сороковые годы ритмичный танец, родина которого - западная часть Антильский островов. (Прим. переводчика)]. Вскочив на Пятой авеню в автобус, она теперь всегда улыбалась кондуктору и ах-как-огорчадась, если ему, бедняжке, приходилось искать ей сдачу. Она подолгу разгуливала в зоопарке. Она не забывала больше каждый день звонить мамуле, которая вдруг стала не просто мамуля, а "мамуля - это наш человек". "Бедный папулька, - вздыхала она в телефонную трубку, - совсем заработался". Нет, им с папулей [34] совершенно необходимо отдохнуть. Ну хота бы поужинать с ними в пятницу. Договорились. И никаких "но"...
На шестнадцатый после Билова прозрения день случилось нечто. На исходе этого шестнадцатого новой эры, Эры Любви, дня Билл сидел в кресле, Лоис устроилась у него на коленях, прижавшись затылком к его плечу. Из радиоприемника нежно порыкивал джаз Чика Уэста, Солировал сам маэстро, выводя на приглушенной сурдиной трубе припев классной, хоть и не модной уже песенки "Дым ест твои глаза". ...
- Дорогой, - еле слышно прошептала Лоис.
- Детка моя, -разнеженно отозвался Билл.
Они сели чуть поудобнее.