Сумасшедший оставил чемодан у крыльца и бесшумно поднялся на веранду, пробираясь к ближайшему окну. Он заглянул в дом и увидел старика, спавшего в кресле. Само кресло, особенно его чехол, представляло собой странное произведение искусства, украшенное белыми цветами. На старике была фланелевая рубаха с закатанными рукавами, серые рабочие брюки и черные шерстяные носки.
В комнате оказалось два источника света. Настольная лампа на цилиндрическом столе рядом со спящим и телевизор, в котором мелькала реклама.
Сумасшедший осмотрел комнату и убедился, что старик в доме один.
Сумасшедший съежился на веранде. Что же делать? Ему нужно укрытие, место, где можно переночевать. Но это должно быть помещение, куда не додумаются заглянуть ищейки. Таким местом мог стать этот дом.
Сумасшедший застонал, мотая головой. Настроение у него было самое отвратительное из‑за людей, оказавшихся настолько испорченными, чтобы заставить его прибегнуть к подобным мерам.
Ах, если бы люди были хорошими, насколько прекрасной оказалась бы жизнь! Но доктор Чакс постриг всех под одну гребенку – лживые голоса и бесчеловечные голубые глаза. Они МОГУТ вести себя дружелюбно, вызывать симпатию – но это все вранье! Только повернись к ним спиной, и они сразу же тебя предадут.
Сумасшедший опустился на корточки и прислонился спиной к деревянной стене. Все, чего он хотел бы, так это постучать и сказать старику: “Простите меня, сэр. Я бы очень хотел остаться здесь до утра, если вы не возражаете”. А старик бы ответил: “Разумеется, разве все люди не братья?"
Но он никогда так не ответит.
А если бы и ответил, так только потому, что опознал непрошеного гостя, как тот шофер, и постарался бы при первой возможности позвонить доктору Чаксу.
Именно таковы все люди.
Шофер тоже хотел выглядеть хорошим, но на поверку все это оказалось враньем.
Сумасшедший брел по обочине шоссе. Он не пытался сам остановить машину, чтобы подъехать, так как знал, что это только привлечет внимание и закончится звонком в полицию о подозрительной личности, шляющейся возле дороги. Итак, сумасшедший просто брел по обочине в костюме и тапочках, единственной обуви, разрешенной в психушке, когда остановилась машина – старый восьмилетний “плимут”. И шофер сказал: “Хотите подкину до ближайшего города?"
Сумасшедший забрался в машину, хотя и заколебался на долю секунды, испугавшись, что водитель станет задавать вопросы типа:
"Куда вы направляетесь? Откуда вы?” Но сумасшедший считал себя умным и находчивым; надеялся, что сможет весьма убедительно соврать.
Этому его научила психушка. Его заперли там не потому, что он сошел с ума, – ему было прекрасно известно, что такое “сошел с ума”, это не имело никакого к нему отношения – он оказался там из‑за того, что все люди врут на каждом шагу. Именно на таких вещах держится мир. Большая ложь, маленькая ложь. А он говорил только правду, и они сочли его безумным, засунули в психушку. И только там сумасшедший осознал цену хитрости – хитрецы могут всех дурачить, – научился лгать, но уйти ему все равно не позволили. Ярость вырывалась наружу, только когда его провоцировали, но они не хотели этого понять. И в психушке он научился обходиться без правды, без логики и справедливости.
Итак, вооруженный опытом, полученным в психушке, он сидел в “плимуте” рядом с шофером. Машина быстро преодолевала километры, и приятная музыка лилась из приемника. Водитель не задавал вопросов, просто рассказывал о себе.
Он оказался актером и направлялся на работу в летний театр. Труппа имела постоянный репертуар и собиралась дать этим летом одиннадцать представлений. Это была не самодеятельность, как заверил актер, он объяснил, что шоу‑туры проводятся со знаменитыми актерами, устраиваются недельные гастроли в каждом театре и так далее. Но летний театр, куда направлялся шофер, выделялся из общего числа.