Крапивы тут было поменьше, и мне наконец удалось над высоченной травой увидеть ветки.
Оказалось, что предчувствия меня не обманули. Этот куст барбариса обещал больше, чем первый. Дальше я протискиваться не стала, но уже знала, что именно сюда и приду, когда маленькие розовые ягодки сделаются совершенно красными. С прошлого года куст ещё разросся и превратился в густые заросли.
Я внимательно смотрела, чтобы оценить на глазок будущую свою добычу, и мне показалось, что, кроме зелени, я вижу ещё нечто странное. Увлечённая природой, я дважды скользнула взглядом мимо, не принимая во внимание того, что видела. Посмотрев в третий раз, я осознала, что вижу ноги.
Ноги, самые настоящие ноги, в штанах и мужских ботинках, лежали под кустом барбариса. Вернее говоря, они из-под куста торчали. Ноги были совершенно точно человеческие. Переборов минутное обалдение, я решила, что они не отрублены и дальше должно быть какое-нибудь туловище. Потом меня охватило удивление, что при такой пасмурной погоде кто-то ещё решился загорать, и я в душе раскритиковала саму идею загорать в колючих кустах на мокрой земле. Но сразу опомнилась и собственные мысли обозвала идиотскими. Какое там загорать, кто загорает в одежде, да и солнце-то вышло минут десять назад, а до тех пор были сплошные тучи, кроме того, загорают на лужайке возле цистерны с водой. Какой-то алкаш заснул в барбарисе.
Явление это весьма обычное. Я осмотрелась вокруг и обнаружила тропинку в крапиве. Это меня очень обнадёжило, я решила, что путь к красненьким ягодкам может оказаться легче, чем я думала. Пробираясь к тропинке, я ещё раз бросила взгляд на спящего алкаша, и вдруг в лучах солнца под кустом что-то будто полыхнуло. Я поколебалась, остановилась, а потом осторожно приблизилась к тому месту, где, по моим предположениям, покоилась верхняя часть этого пьянчуги.
Может, я бы его и вовсе не узнала, и мне даже не пришло бы в голову, что вижу Дерчика, кабы не его исключительный экстерьер. Он был нечеловечески рыжим и чудовищно веснушчатым, при этом рыжина была такой яркой, что глазам при одном взгляде становилось больно. На солнце его покрытая густыми кудрями голова светилась, как уличный фонарь, а я достаточно часто лицезрела эту картину, чтобы запомнить её как следует. Лица его я сейчас как следует не разглядела, да оно, пожалуй, и к лучшему, — поскольку его состояние на данный момент противоречило эстетическим идеалам, и рыжей шевелюры мне хватило с лихвой. Только полное недоверие к собственным глазам позволило мне не завопить, не грохнуться в обморок и не рвануть прочь напролом через крапиву, болото и колючки. Я обошла заросли вокруг и быстро вернулась в павильон.
По-прежнему не решаясь поверить в то, что видела, я прочитала вывешенный на стене список жокеев. Дерчик значился во втором заезде, его фамилия чёрным но белому красовалась на листе. Я все ещё перечитывала объявление, когда подошёл курьер и вывесил рядом с первым листком второй. На новом листке вместо Дерчика во втором заезде был заявлен старший ученик Гоморек.
— А дальше? — спросила я с интересом.
— Что «дальше»? — подозрительно переспросил курьер.
— В следующих заездах. Дерчика заменили Гомореком во втором, а ведь Дерчик и в следующих едет. О, вот: в четвёртом…
— Распоряжений пока нет. Да он ещё и прийти может.
В чем, в чем, а в том, что он не придёт, я была абсолютно уверена. Я стала обдумывать положение.
В любом другом месте и при любых других обстоятельствах я без малейших колебаний оповестила бы всех встречных и поперечных о печальной находке в барбарисе знакомого, оказавшегося хладным трупом. А теперь как-то засомневалась. Что будет, если хоть малая толика собравшейся тут толпы помчится в кустарник и на лужайку? Что будет, если, не дай Бог, вообще отменят заезды? Что будет, если меня отсюда увезут как самого важного свидетеля и не позволят принять участие в любимом моем развлечении?
На самом-то деле наиболее правдоподобным предположением могло быть только это последнее.