Батюшка быстро читал что-то по книге, стоя неподалеку от небольшой темной иконы. Именно этой иконе молились все собравшиеся.
Петля совсем сильно сдавила Петино горло, он открыл рот и вдруг издал громкийключевой звук.
Вокруг потемнело; стены церкви выгнулись сферой, молящиеся стали бесформенными темными кучами; в этих кучах что-то двигалось, собиралось, напрягалось, перестраивалось, набухало — и из кучсладко выдавливались светящиеся молитвы. Извиваясь, они медленно текли к иконе.
Икона тоже изменилась. Ее квадрат стал совсем белым, изображение пропало, растворясь в ровном белом свете иконы. Свет этот не был похож на обыкновенный, — он тек наоборот, к источнику, поглощая исходящие из куч молитвы.
Молитвы были разные: одни напоминали извивающихся змей, другие выдавливались из куч светящимися шарами, третьи вились бесконечной спиралью, некоторые имели форму сцепленных колбас, некоторые были прямы и тонки, как копья. Все они светились зеленовато-голубым и всех их поглощал квадрат иконы, как пылесос.
Поглощение это затавляло Петюпрощально вздрагивать, но не телом, а чем-то тяжелым и родным.
Вдруг по кучам прошло движение, они перестали выдавливать молитвы, расступились, и в сферу храма, опираясь на четыре кучи, проник большой темно-вишневый шар.
— Безногого Фроловича принесли! — почувствовал Петяслоистые покалывания слов.
— Заступник наш…
— Страстотерпец… отощал-то как, Господи…
— Слышь, его опять Моисеевы приволокли…
— А Наташка больше горбатиться не хочет, во как…
— Помолись за нас, окаянных, Фролович…
— Отступите, православные, дайте ему место…
Шар остановился в центре храма. Кучи замерли в ожидании. По шару пошли складки, он сжался, вгибаясь. Из его центра выползла толстенная, прямая, как бревно, молитва и поплыла к иконе.
В диаметре молитва Фроловича была больше иконы и гораздо толще всех предыдущих молитв. Белый квадрат всосал ее в себя, но не поместившиеся в поле иконы сегменты срезались о края квадрата и бесшумно попадали на пол.
Это напомнило Пете процесс изготовления бруса на Кунцевском деревообрабатывающем комбинате: круглое бревно, проходя сквозь прямоугольно выстроенные циркулярные пилы, превращается в брус, а четыре края отваливаются. Эти края в плотницком деле назывались горбылем и шли обычно на заборы.
Отвалившиеся от молитвы Фроловича куски лежали на полукруглом полу и медленно сгибались, словно огромные стружки. Цвет их из сине-зеленого стал грязно-голубым, потом оливковым с розовыми вкраплениями.
Петя двинулся к остаткам молитвы.
Он совсем не чувствовал бечевку на шее, только за плечи и ключицы его держалавосторженная сила .
Он поднял все четыре куска и прижал к груди. Они были никакие и не вызвали у Пети никаких чувств.
И сразу восторженная сила потянула его назад. Петя с удовольствием повиновался, поехал на своих резиновых коньках, но, к удивлению, выйти из церкви ему оказалось гораздо труднее, чем войти в нее. Вокруг все изгибалось и дробилось радугамитеребящих слов, слипающихся в вязкое слоистое месиво. Петя словно всплывал спиной к выходу сквозь многослойный мед. Вдруг что-тонеродное чувствительно лопнуло, и Петя оказался на улице возле пахнущей купоросом двери храма.
— Сюда иди! — раздался голос с холма.
Петя с трудом разжал стиснутые зубы, открыл рот и жадно втянул в себя вечерний воздух. Руки его были согнуты и прижимали к груди пустоту. Петя посмотрел на них как на чужие.
— Держи! Если бросишь — все пропало! — крикнул Аварон.
Петя ничего не чувствовал в руках.
Он повернулся к пригорку и ощутил боль в груди, шее и плечах.
Солнце зашло.
Аварон стоял на пригорке.
— Сюда иди! — снова позвал он Петю.
Петя двинулся к нему.