– Он холостяк… Он… Ах, да прекратите вы, ради бога, этот разговор. Не видите разве, что он кое-кому не по нутру?
Но его мучитель, сделав вид, что не слышит этого тихого предостережения, с раздражающей настойчивостью продолжал:
– Что ж, случается и холостякам иметь дочерей… Девушка эта может быть дочерью Хардейла, хоть он и не женат.
– Что это вам в голову взбрело? – Джо опять подошел ближе и добавил вполголоса:
– Ох, наживете вы себе беды, помяните мое слово!
– Ничего худого я не думал и, кажется, ничего такого не сказал, – резко возразил незнакомец. – Человек я здесь чужой – вот и полюбопытствовал, как всякий проезжий, кто живет в этом красивом доме. А вы так всполошились, как будто я бунтую против короля Георга [14] . Может, вы, сэр, объясните мне, в чем тут дело? Потому что, повторяю, я здесь чужой и для меня все это – китайская грамота.
Последние слова он произнес, обращаясь к тому, кто явно был причиной замешательства Джо: к молодому человеку, который в эту минуту надевал свой дорожный плащ, собираясь уйти. Тот ответил коротко, что ничего не может ему сообщить, затем кивком подозвал Джо и, расплатившись за вино, торопливо вышел, а молодой Уиллет, взяв свечу, чтобы посветить ему, последовал за ним на крыльцо.
Пока Джо отсутствовал, Уиллет-старший и его три друга со священной серьезностью продолжали курить, в глубоком молчании уставившись на медный котел, подвешенный над огнем. Спустя некоторое время Джон Уиллет медленно покачал головой, и тогда его друзья проделали то же самое. Но ни один из них не отвел глаз от медного котла и не изменил глубокомысленного выражения лица.
Наконец вернулся Джо. Теперь он был весьма разговорчив – видно чувствовал, что его будут бранить, и пытался умиротворить отца.
– Вот она, любовь! – начал он, придвигая себе стул к огню, и оглянулся на других, ища сочувствия. – Пешком отправился в Лондон! Всю дорогу до Лондона пройдет пешком! Лошадь его захромала после скачки в эту проклятую погоду и лежит себе на соломе у нас в конюшне, а он отказался от хорошего горячего ужина и лучшей нашей постели, и все только потому, что мисс Хардейл поехала в Лондон на маскарад, а ему загорелось ее повидать. Как она ни хороша, а меня бы на это не стало. Ну, да я ведь не влюблен… по крайней мере так мне кажется… В этом вся разница.
– А он влюблен? – спросил незнакомец.
– Еще бы! – ответил Джо. – Сильнее любить невозможно.
– Помолчите, сэр! – прикрикнул на него отец.
– Ах, Джо; и что ты за парень, право! – сказал долговязый Паркс.
– Экий непочтительный мальчишка! – пробормотал Том Кобб.
– Вечно суется вперед. Родного отца – и того готов щелкнуть по носу. – Эту метафору употребил причетник.
– Да что я такого сделал? – недоумевал бедный Джо.
– Молчите, сэр! – отвечал ему отец. – Да как ты смеешь рот раскрывать, когда люди вдвое и втрое старше тебя молчат и даже не думают вымолвить ни словечка!
– Так ведь тут-то и самое подходящее время для меня поговорить! – не сдавался Джо.
– Подходящее время! Никакого подходящего времени для тебя нет.
– Вот это верно, – поддакнул Паркс, важно кивнув остальным двум, а те закивали в ответ и пробормотали себе под нос, что Джон совершенно прав.
– Да, никакого подходящего времени для вас, сэр, быть не может, – повторил Джон. – В вашем возрасте я рта не раскрывал, мне даже никогда не хотелось его раскрыть: я только слушал других и учился у них. Да, сэр, вот как!
– Зато теперь, Джо, если кто вздумает поспорить с твоим отцом, Джон за словом в карман не полезет, – сказал Паркс.
– На этот счет я вот что тебе скажу, Фил, – отозвался мистер Уиллет, выпустив из угла рта длинную спираль дыма и задумчиво следя, как она расплывается в воздухе.