- Да что вы! - сказал д'Артаньян, к которому вновь вернулось извечное гасконское бахвальство. - Собственно говоря, к тому времени, как вы появились, я их уже свернул в бараний рог, купил с потрохами и принудил к повиновению...
- Кто бы сомневался...
- Вы что, не верите? Клянусь небесами, я с ними управился, как с болванами...
- Я верю, верю... Вот, кстати, что это за странный обрывок разговора я слышала при вашем с ними расставании? О каком это сыне великого короля шла речь?
- Я вам потом расскажу, при удобном случае, - заверил д'Артаньян, покраснев. - Это одна из моих коварных уловок, которая сработала просто великолепно... Анна... Я не могу поверить, что вы здесь, со мной, и мы вот так запросто скачем бок о бок...
Она, наконец, подняла голову, и в голосе зазвучало неподдельное женское кокетство:
- Я вам успею еще надоесть, шевалье, нам еще несколько дней ехать вместе, до самого Парижа...
- Вы? Мне? Надоесть? - От волнения он потерял нить разговора. - Да это невозможно... С тех пор, как я вас увидел впервые, в Менге, вы стоите у меня перед глазами...
Девушка тихонько рассмеялась:
- Вы хотите сказать, что соизволили меня запомнить? Видевши один раз и мельком?
- Вы из тех, кого невозможно забыть, Анна...
- Даже после всех ваших похождений в Париже и побед над столькими красотками, от очаровательной трактирщицы Луизы до Мари де Шеврез?
Д'Артаньян почувствовал, как запылали у него кончики ушей. Воровато оглянувшись на слуг, отстававших на три корпуса, он растерянно пробормотал:
- Кто вам рассказал эти глупости...
- Тот, кто был неплохо осведомлен о ваших славных свершениях на тех полях, где вместо валькирий порхают амуры...
- Вздор, - сказал д'Артаньян. - Сплетни, злые языки... Все это время я думал только о вас...
- Почему вдруг? - спросила она с той восхитительной наивностью, что женщинам дается так легко, а мужчин повергает в полнейшую растерянность. - У вас было столько возможностей, чтобы выбросить из головы скромную путешественницу...
Д'Артаньян был уже не тот наивный и робкий юнец, что пару месяцев назад пустился в путь из Тарба, не сделав на этом свете ровным счетом ничего примечательного. И он решился.
- Потому что я люблю вас, - сказал он из-под надвинутой на лицо шляпы, и это далось тем легче, поскольку он не видел ее лица, ее глаз и мог притвориться, что говорит с самим собой или с воображаемым предметом страсти неземной, как это частенько случается в сладких грезах.
Девушка рассмеялась:
- Самое подходящее место для объяснения в любви - пустынный берег скучного канала, шпионская поездка...
- Это звучит, как стихи, - сказал расхрабрившийся д'Артаньян. - Пустынный берег скучного канала...
- Вы, часом, не пишете стихи?
- Нет, - честно признался гасконец. - Я их и не читал-то почти. Однажды, честно, попробовал сочинить... О вас.
- И что у вас получилось?
- Вы будете смеяться.
- Честное слово, и не подумаю.
- Правда?
- Честное слово, я же сказала.
- Как это ни странно, я люблю вас, Анна... - осмелился предать гласности свой единственный опыт версификации д'Артаньян.
- А дальше?
- А дальше у меня не получилось, как я ни бился, - убитым голосом сознался д'Артаньян. - Не выходит, хоть тресни...
- Должно быть, все оттого, что я не внушаю вам достаточно сильных чувств... - сказала она.
- Как вы можете так думать! Просто я... я, честно говоря, не получил никакого образования, в нашей глуши неоткуда было взяться поэтам... Вы - другое дело, вы ведь живете в Париже...
- Детство и юность я провела большей частью в Лондоне, так сложилось. Но вы правы, там тоже достаточно поэтов...
- Это у англичан-то? - изумился д'Артаньян. - Вот уж в чем их не подозревал, так что в сочинении стихов!
- И совершенно зря. Хотите послушать, что сочинил однажды для меня один английский поэт?
- Пожалуй, - буркнул он недоверчиво.