Но тут мне была сунута под нос старая, однако, очень красивая фотография. На ней были трое: двое мужчин и девушка. Где-то на берегу моря или широкой реки, или… не знаю чего. Океана.
Девушка в развевающемся тонком платье. Она смеялась, и волосы ее, какие-то серебристые, трепал ветер.
Толстый волосатый палец с искривленным ногтем ткнул в одного из мужчин: вот он я…
Я всмотрелась в мужчину на фото и поняла, что старик разыгрывает меня.
Ну не мог тот стройный черноволосый красавец стать этой развалиной с противным лицом и ужасным телом!..
- Давай сюда! - вдруг крикнул старик и выхватил фотографию у меня из рук.
Я же ничего же не сказала! Только посмотрела на теперешнего Степана Семеновича! А он…
И неожиданно я захлюпала носом, сказалось все: и мое бегство, и то, что я обокрала маменьку, и то, что мне пришлось прийти сюда и - главное! - я не знаю, что со мной будет.
- Ладно, не реви, - уже насмешливо заявил хозяин, уложил фотографию снова в гардероб и запер его на ключ. - Реветь надо мне. Но старики почему-то не плачут. Давайте ложиться спать.
Он постелил мне на диванчике, и я думала, засну мгновенно, но не тут-то было. Спать расхотелось сразу, как только меня обступила тьма.
Я села на диване, и меня затрясло. Вдруг вот так сразу.
И старик почему-то не спал, он подошел ко мне, наклонился и зловеще спросил:
- Страшно, Ангел?
- С-стр-ра-а-ашно, - сказала я правду.
А Степан расселся на стуле, закурил - мне почему-то казалось, что он не курит! - и мечтательно произнес:
- Ты не знаешь, что такое настоящий страх. И как его преодолевают. Ты меня не бойся, Ангелица. Я теперь не страшный. Вот когда я был таким, как на фотографии, тогда я был страшным. - Он докурил сигарету и сказал: - Все, спать. Завтра у нас с тобой дела.
Какие у меня с ним могут быть дела?..
Я убежала из дома не для его дел! Я убежала, чтобы начать красивую, прекрасную жизнь в столице, о которой мне столько рассказывал Леонид Матвеевич!
И потом - дело здесь у меня!
Я должна, обязана, найти друга Леонида Матвеича, известного режиссера, и передать ему рукопись какого-то потрясающего романа… И рассказать все о несчастной судьбе его автора. И из этого режиссер тот должен сделать отличный фильм.
А там появится и сам Леонид Матвеич, который к тому времени бросит выпивать, купит костюм и прибудет в Москву!
Старик разбудил меня рано, но сам был уже одет в черный костюм, белую рубашку и черный галстук, как и вчера. Мы быстренько сели с… моим хозяином? Шиш ему! На завтрак - чай с сушками и кусок колбасы.
Позавтракав, старик, никак он не назывался у меня Степаном Семеновичем, закурил длинную коричневую сигарету с золотым обрезом, и я подумала, что не так он и беден, как подумалось мне сначала. Притворяется бедным… Для чего? Мои мысли прервал его вопрос:
- Ну-с, Ангелица, откуда ты и, главное, зачем? Кстати, - перебил он сам себя, - а паспорт ты уже получила?
Вот уж этого вопроса я не боялась! Я тут же схватила свой рюкзачок, проверив заодно на месте ли рукопись. Кто его знает, этого Степана Семеновича! Рукопись была на месте.
Из потайного кармана вытащила паспорт и гордо подала старику…
Дура! Из дур - дура! Говорил же мне Леонид Матвеич, чтобы я никогда никаких документов, бумаг, денег никому в руки не давала, пока не удостоверюсь, что это человек порядочный и достойный.
Старик оказался недостойным.
Он схватил мой паспорт, просмотрел его по всем позициям и засунул себе куда-то в пиджак.
Я, не успев даже ничего сообразить, кинулась к нему, но…
Но у него моментально в руке оказался маленький пистолетик и он с отвратительной улыбкой прикрикнул, хотя я уже и сама, глядя на пистолет, стояла столбом.
- Тихо, крошка моя, не шебуршись. Паспорт твой полежит здесь, пока ты у меня будешь жить. Сбежишь - пеняй на себя.
Он хлопнул меня по ноге ручкой пистолетика:
- Садись, не расстраивайся, ничего плохого я тебе не сделаю. Просто задам несколько вопросиков. Ты ответишь, и я объясню, что тебе надо будет делать. А после иди на все четыре стороны, куда хочешь. Значит, ты из славного города Славинска. И зачем же сюда явилась?
Я не имела права говорить ему о рукописи Леонид Матвеича и потому, пометавшись, сказала:
- Хочу поступать в институт…
Старик приподнял свои огромные брови, блеснули маленькие глазки.
- Значит, учиться? Умница! А то, что вступительные экзамены уже закончились, а платный вуз ты не потянешь, это как? Не ври.
Он встал и подошел ко мне.
Его кривопалая ручища схватила меня за шкирку, приподняла со стула, и он, повторив: "Не ври мне никогда!", крепко усадил меня на стул так, что у меня заболел копчик, - старик-то оказался еще и сильным!
И вообще он не выглядел сейчас тем добреньким дедушкой, который брел вчера за мной по бульварам…
- Что за листочки у тебя в рюкзаке? - спросил он, и я поняла, насколько во всем прокололась! Во всем.
Я сдержалась, чтобы не заплакать. Ведь не была же я ревой! Старик вроде бы сжалился надо мной и сказал:
- Ладно, можешь не говорить! Я все и так понял, я ведь, глупышка ты моя, умный. Умный, в отличие от того дурня, который понаписал ту дребедень, которую ты конечно же привезла, чтобы показать в Москве. Как там? Михаил Чекан… Псевдоним, конечно, дохленький, но для такого сойдет. Теперь мне надо знать, почему ты скрываешься под видом мальчишки? Натворила что-то там у себя?
Я похолодела, неужели он догадался и о том, что я обокрала свою семью?.. Конечно, мой злобный и в пьяни жутко агрессивный папаша уже сбегал в милицию и меня вовсю ищут! Но я ответила довольно беззаботно, так мне казалось!
- Потому что меня прозвали Ангелом из авоськи, а я не хочу…
- Из авоськи? Это еще что такое?
Я объяснила:
- Когда я родилась, мама очень скоро вышла на работу и оставляла меня на папу. А он ходил играть в домино, он тогда не работал. Засовывал меня в авоську и вывешивал за окно, чтоб я гуляла… Соседки нажаловались маме, я перестала так "гулять", но с тех пор…
- Я-асно… - протянул старик, - значит, просто сбежала? А мать оставила проливать слезы? Да и денежек, поди, прихватила из дома, отложенных, как водится, на черный день, а? Ну-ка, ну-ка, признавайся во всем. Молчишь - значит говоришь - да, я украла, да, я - воровка…
Я все-таки заревела, а старик назидательно долбил:
- Это еще хорошо, что ты ревешь, совесть не совсем потеряла. Но такая мне и нужна. Знай - тебя ищут и найдут, если я тебе не помогу и ты сбежишь от меня. Да куда тебе бежать? В тюрьму разве?.. Паспорт твой у меня. Рукопись твоего друга я сейчас могу бросить в печку, у меня на кухне печечка есть… Вот так, Ангел из авоськи!
Внезапно наступила тьма - я ничего не видела, не слышала и не чувствовала.
Потеряла сознание и свалилась со стула.
2.
Тимофей Казиев и Родя, а точнее - Родерик (не как-нибудь!) Онисимов, сидели в Ницце у самого синего моря на пляжных лежаках.
Казиев и Родя пили пиво. Но не из бутылок или бокалов, а хлебали по-простецки сей напиток из возимых Казиевым с собой граненых стаканов!
Казиеву так нравилось, ибо он давно и прочно считал себя великим кинорежиссером, получившим столько различного рода призов, что ему обрыдли светские приемы, фуршеты, пати… Здесь надо показать этим малахольным европианам, что такое русский мужик, к тому же великий режиссер! Он хотел, чтобы выглядело все именно так. А на самом-то деле награды и статуэточки киношные - исключительно российские, да и не первой статьи. А здесь… Кажется, протяни руку и… Канны, и треклятая Boulevard de la Croisette, и Дворец Фестивалей, и чертова красная дорожка! Ох, пройдется по ней Казиев, обязательно пройдется, этаким винтажным красавцем, перед талантом которого склонилась неоправданно загордившаяся в последнее время Золотая пальмовая ветвь. Только бы найти материальчик, у самого-то Казиева уже давно из-под пера сплошной трэш выходит, себе-то можно признаться. Но ничего, еще не вечер, еще потопчет Тим красную дорожку!
А вот Родя, преуспевающий адвокат, не так давно выскочивший по "чьему-то велению, чьему-то хотению" в продюсеры с добротным количеством хороших акций в придачу, виллочку здесь арендует. И Казиеву даже кажется, что прикупить ее намеревается. С чего это Родька так всплыл в последнее время, ведь, как говорится "ни рожи, ни кожи"… Как ни старался, не смог ничего узнать Казиев. Вокруг будто стена молчания, словно заговор какой-то…
День был жарчайший, Казиев закатал парусиновые штаны до колен (шорты он не носил принципиально, потому что их носили ВСЕ) и своими сизо-карими глазами, щурясь, вглядывался в морскую невыносимо синюю даль, а Родя нет-нет да и посматривал на него.
Он знал, точнее, слышал, что Тим задумал новый фильм, с каким-то чудовищно убойным сюжетом. И как будто хочет, чтобы Родя стал продюсером. И у Роди были все основания так думать.
Вроде бы и сценарий у Казика есть, только загвоздка с главной героиней… Никак не найдет нечто нечеловечески прекрасное! Так Родя слышал.
Но что "старуху", свою бывшую теперь жену Улиту Ильину, Тим не возьмет, говорил весь киношный люд.
И тут, как показалось Роде, который изнемогал от дышащего жаром полдня и еще пива, каковое просто ненавидел, Казиев как-то подобрался, сильно сощурились его жуткие (так считал Родя) глаза, и он спросил, как бы просто так, от нечего делать:
- Слышь, Родька, а что там у тебя за Цыпа?