- Я делаю для вас особенное! - заманивает он. - Сжимаю свежую клубнику…
И все, до чего сможешь дотянуться, добавляю я про себя, пока мы втискиваемся в acsencore.
Может быть, эти южные итальянцы и не высоки ростом, но где они недобирают статью, там с лихвой восполняют тестостероном - им как будто досталась двойная порция мужского гена. И к этому не стоит относиться легкомысленно: столкновение итальянской самоуверенности и настойчивости с нашим вечным британским страхом кого-нибудь обидеть может привести к летальному исходу.
- Я не поддамся! - обещаю я себе.
Хоть я отчасти и благодарна Марио за то, что он флиртовал со мной, а не с моей матерью.
6
Первое, что я замечаю в комнате, это величественную вазу граненого стекла, в которой красуются десять красных роз. Идеальной формы бутоны и длинные, как трости, стебли.
- Как ты думаешь, может, кто-нибудь проводил здесь медовый месяц и не забрал цветы, уезжая? - спрашиваю я маму, мягко касаясь кончиком пальца изогнутого, как кошачий коготь, шипа.
- Нет, они свежие, - говорит она. - И скорее пурпурные, чем чисто красные. - Как будто от этого они становятся менее романтичными.
Честно говоря, мне кажется, благовоспитанные желтые хризантемы больше подошли бы для матери с дочерью. Красные розы, вне зависимости от оттенка, неизменно напоминают человеку, что в его жизни недостает безнадежно влюбленных воздыхателей. Не то чтобы мне нужен был безнадежно влюбленный воздыхатель (вечно путаются под ногами, целуют следы - так и споткнуться недолго), но невольно замечтаешься о некоем мужчине - может быть, даже чем-то похожем на того, что встретил нас в порту, - который не таясь размахивал бы букетом и кричал во всю глотку "Ti amo!".
В дверь стучат.
- Багаж, наверное, - говорит мама, продолжая рыться в косметичке.
Я розовею от надежды и бросаюсь к двери.
- Buon giorno - ho le sue vilage! - объявляет паренек.
В жизни не видела так щегольски одетого подростка - зачесанные назад волосы и темно-синий костюм. Прелестно, но не хватает капитанской фуражки.
- Куда поставить багаж? - спрашиваю я маму, чтобы скрыть свое разочарование.
- Scusi! Извините. Я говорю по-английски, - извиняется паренек.
- Ничего, моя дочь понимает, - улыбается мама и указывает в мою сторону плойкой.
- All'angolo… - говорю я и машу рукой в угол.
Паренек с большим шиком затаскивает чемоданы в номер и ставит их на раскладной стеллаж, потом подробно рассказывает, как работают автоматические жалюзи, как закрывать и открывать сейф, пользоваться мини-баром, звонить администратору и поворачивать кран душа на нужный угол. Вручив чаевые, я вытаскиваю его из ванной, пока он не вздумал продемонстрировать мне, как управляться с биде.
- Милый мальчик, - улыбается мама, когда он уходит. - Персонал здесь очень любезный.
Интересно, на кого она глаз положила? Лучше бы на пожилого администратора.
Я плюхаюсь на стул, сбрасываю кроссовки и с удовольствием ощущаю прохладный кафель усталыми ступнями. Я провожу пальцами ног по изумрудным полосочкам на полу, а мама раскладывает на своей кровати одежду. Вернее, на своей половине кровати. Может быть, здесь и две кровати, но между ними не просунешь даже махровый тапочек из тех. что приготовлены для нас в ванной. Если я начну говорить во сне, то лучше бы по-итальянски, чтобы мама ничего не поняла… Кстати. И я самым мягким и ненавязчивым тоном, предназначенным для случайных замечаний, говорю:
- Мама, если можно, не рассказывай всем подряд, что я говорю по-итальянски, - я сама скажу, когда буду готова.
- Ты просто хочешь получить возможность поподслушивать! - подначивает она, развешивая в шкафу свою одежду своеобразной радугой: белый-желтый-оранжевый-красный-розовый-фиолетовый-синий-зеленый.
- Именно этому меня и учили, - замечаю я и наконец, нахожу в себе силы расстегнуть свою сумку.
Я всю жизнь слушаю чужие разговоры. Они говорят, я повторяю. Такая пассивная роль. Это так бесит, что порой руки опускаются. Хоть бы раз спросили, а что я об этом думаю.
Были случаи, когда мне очень хотелось вплести в чьи-то слова свои собственные соображения или по-своему интерпретировать то, что говорится, - просто чтобы оживить обстановку. Однажды, на первом году работы, я так и поступила. Меня пригласили переводить на деловом обеде в клубе, я многовато выпила (с целью хорошенько промыть голосовые связки) и сочинила совершенно другую беседу - как в игре "Чья сейчас реплика?", где берут сцену из старого фильма и дублируют ее заново, заменяя оригинальные диалоги всякими смешными глупостями. Не помню, что я там наговорила, но результат был налицо: я отошла в туалет, а когда вернулась, их уже не было. Мне бы следовало обидеться, но я вздохнула с облегчением - танцы только начинались и мне страсть как хотелось устроить с кем-нибудь "паровозик" в стиле "Грязных танцев", когда Патрик Суэйзи и Синтия Роде учат Дженифер Грей танцевать.
Я понимаю, что мы оставили ключ от номера в двери, и выглядываю в коридор как раз в тот момент, когда мимо проходит ослепительная женщина на высоких каблуках в белом купальнике на бретелях. За ней идет полноватый, невысокого роста мужчина, на лысине у него поблескивают капельки пота, а в руках он держит пляжную сумку и шляпу.
- Почему ты не сказал, что мы должны там быть в шесть? - шипит она по-итальянски.
- Я говорил! Вчера, когда мы были в "Прада"!
Дурак! Неужели он и вправду думает, что она будет слушать, что он там говорит, если в это время она копается в сумочке?
Некоторые люди не в состоянии нормально общаться, даже если говорят на одном языке. У меня так бывает в отношениях с мужчинами. Он говорит. Я слушаю. Потом перевожу его чувства ему обратно - тот же язык, другие слова. Иногда кричать хочется, так много всего у меня остается невысказанного.
Мама ходит по комнате, мурлыча "Прикосновение женщины", потом выставляет на тумбочку книгу и флакон с духами. Она ничего плохого не делает, но меня начинает передергивать от раздражения только при одном взгляде на нее. Я делаю глубокий вдох, но мне все равно кажется, будто стены комнаты надвигаются все ближеи ближе. Я вскакиваю, распахиваю филенчатыедеревянные двери, выхожу на балкон, и меня окутывает ослепительное сияние.
И даже когда глаза привыкают к свету, от открывшегося вида все равно дух захватывает. Потом я понимаю, в чем дело, - я приучилась к тому, что оператор сам найдет, на что обратить мое внимание. А сейчас мне приходится самой придавать ландшафту смысл, но передо мной столько всего, что я не в состоянии охватить это одним взглядом - хочется смотреть сразу во все стороны. Я решаю разбить впечатления на удобоваримые кусочки и заняться ими последовательно. Над головой у меня балдахин с широкими белыми и зелеными полосками, которые, слава богу, сочетаются с интерьером комнаты, а значит, мама не будет все здесь менять. Справа - море. Оно сейчас сумрачно серого цвета. По своим цветовым таблицам мама определила бы этот оттенок как серо-голубой цвет формы пилота. Безмятежная вода кажется почти матовой, словно высохшая краска, а там, где море встречается на горизонте с небом, они сливаются в бледной акварельной дымке, и почти невозможно различить, где заканчивается одно и начинается другое. Я смотрю вдаль, и на душе становится спокойнее. Внизу, под балконом, - пышный гостиничный сад подступает к элегантному бассейну, а дальше - монастырь. Все остальное приземленное пространство забито домами и отелями пополам с кипарисами и тополями.
Я облокачиваюсь на перила и смотрю на улицу - Виа Маттеотти. Она ведет к Садам Августа. Сейчас ее можно было бы спутать с подземной платформой "Оксфорд Сиркус" в час пик. Или, точнее, с "Олд Траффорд" перед началом важного матча. Группа школьников производит невероятно много шума. Они радостно визжат, орут, дергают друг друга за хвостики, толкают рюкзаки впереди идущих и переговариваются, причем двух собеседников друг от друга могут отделять еще человек двенадцать, - такое впечатление, что у каждого из них есть невидимый мегафон.
- Их нельзя сюда пускать, если они не могут относиться к этому месту с должным почтением, - качает головой мама, выходя ко мне на балкон и определяя, откуда доносится шум.
Возможно, думаю я. А возможно - именно так они выражают свое восхищение. Мне кажется, я бы тоже вела себя подобным образом, если бы приехала со школьной экскурсией на Капри. Но в школьные годы я не выбиралась дальше Бристоля, - там мы тащились вдоль клифтонского подвесного моста с целью несколько оживить личными впечатлениями наши эссе об Исамбарде Киндоме Брунеле. (Но, естественно, весь класс больше интересовался тем, сколько людей с этого моста спрыгнуло, нежели его конструкцией.)